Тогда старичок рассказал им о Танатосе и его объятьях, о семи кругах ада и о ладье Харона. На этот раз его перебил Мес.
— Вы склонны к олицетворению, — произнес он. — Но существуют вещи, которые не нуждаются в персонификации. Не было ни Танатоса, ни Гипноса. Не было.
— А я никогда не умел грести, — прибавил мрачный. Старичок, расстроенный, поплелся ко Входу и вскоре исчез.
— Шевелись, — орали джинсы, жестикулируя.
Мертвые переходили Порог. Внезапная мысль осенила мрачного.
— Ты никогда не видел, что там, за Порогом? — спросил он.
Мес качнул головой.
— Никогда. Обратно не выходят.
— Что же там, по-твоему?
— Хаос, — проронил Мес.
Человека передернуло.
— Давай, давай, — еще пуще завопил он мертвым. Те шли. Достоверно известно: боги — дети Хаоса. Мес не верил в красивые легенды, но эта многим казалась былью. Приятно выводить свой род от Хаоса. Если как следует напрячься, то даже можно вспомнить… как там Пиль говорил… безумные сладкие… черные ветры Хаоса… а я лечу в них… наслаждаясь, ликуя… паря на невидимых крыльях… нет, не помню я ни черта.
Последние мертвые исчезли под аркой Входа.
— Выпьем, — торжественно объявил человек в джинсах, доставая бутыль, — за очередных смельчаков, пустившихся на поиски неведомого.
— Выпьем, — сказал грустный Мес.
Выпили.
Обратный путь он проделал один. Когда снова оказался в черной комнате, задул свечу, и она погасла. Он отправился в душ и здесь, лежа в теплой ванне, уснул.
Приказ настиг его прямо здесь. Приказ безмолвный, всепроникающий, неотменный, неодолимый, неотвергаемый, ослепительный, щедрый, неописуемый, неповторяемый, неповрежденный, неизреченный, безвременный, неотложный, зажигающий, явленный в молнии.
В общем, он снова требовался.
Он с кряхтением выбрался из ванны, долго вытирался пушистым белым полотенцем. Брился. Потом шел тихими пустынными залами, ударами ноги распахивая резные деревянные двери. На середине одного из залов оказалась навалена большая куча белых камней. Мес взобрался на нее и застыл в неподвижности. Потом его не стало.
Садилось красное медное солнце, постепенно остужая свой жар в голубом мареве горизонта на западе. Белое плато вокруг было пустынно. Вдалеке на красновато-желтом небе отпечатались темно-синие горы. Стояла тишина, лишь в трещинах между камнями стрекотали сверчки.
Он вышел из развалин ротонды. Стол уже ждал его, стоящий у подножия растрескавшегося желтовато-белого фундамента. Хозяин Стола поднял фужер с вином.
— Мы ждали вас, — провозгласил он. — С очередным возвращением!
— Рыбы не подал? — ворчливо осведомился Мес, садясь за Стол.
— Никакой рыбы, — воздел руки хозяин. — Нам два раза повторять не надо.
— Поедим, — пригласил Мес.
Они начали есть. Стояло — куропатки в винном соусе, круг жирной сочной колбасы, овечий сыр, хлебы, зелень, помидоры, большая плетенка с вином.
— Легкий ужин, — заметил Мес, обсасывая косточки.
Хозяин поклонился.
— Новости?
— Все своим чередом в великих стенах Космоса.
Мес прищурился.
— Ну, а то, что вне их?
— А об этом нам ничего не известно, — так же хитро прищурился хозяин Стола.
Мес поднял и выпил свой фужер.
— Хорошо, — сказал он, вставая. — Хорошо.
— Стены сдерживают Хаос, — вдруг произнес хозяин. Он не поднимался из-за своего Стола. — Они крепкие, стены. Но Хаос все равно нашел лазейку. Хаос поселился в умах и сердцах.
Мес поднял руку и жезлом смахнул со Стола плетенку — темное вино брызнуло на белые камни.
— А вот об этом, — спокойно сказал он, — прошу тебя никогда не говорить. Что ты знаешь о сердцах, говоря так значительно? И что знаешь ты о Хаосе, ты, дух?
— Ничего, господин, — тоже спокойно ответствовал хозяин.
— Прости, господин.
Мес еще немного постоял.
— Ну, я не знаю, — проговорил он, двинувшись в дорогу. Не оборачивался. Все равно исчезнет.
Обиталища Снофру достиг скоро. Слепящий камень плато сменился угрюмым молчанием темных стен. Присели возле них изваяния с каменными лицами. Острые яркие лучи протыкали темное пространство помещения позади Омфала, исходя из узких щелей с поверхности. Снофру вышел навстречу Месу.
— Сегодня вы вовремя, герр Мес, — произнес он, как-то странно ежась.
— Что Арелла?
— Она готова.
— Пусть не впадает в транс, — пошутил Мес, усаживаясь в кресло и принимая от Снофру традиционную чашу. Тот вдруг ухмыльнулся.
— Она знает, что делать.
— Приступайте, коли так.
Он открыл окошечко, и вот что странно: он не услышал обычного людского гомона, переполнявшего в этот час святилище Трижды Величайшего. Да, ошибиться здесь было невозможно — огромный чертог был пуст, только переглядывались между собой громадная статуя Трисмегиста и тихо и загадочно улыбающиеся лики под потолком. Пуст был и каменный помост жрицы. Хор бормотал — точно скопище косноязыких уличных певцов.
Дам! — булькнул глухо гонг. Среди молчания храма и казавшегося ненужным шума, издаваемого хором, где-то далеко скрипнула дверь. Через огромное пустое пространство, огибая статую, к Арелле, выросшей на помосте, шел человек. Он был один, и подавляющее величие Омфала подчеркивало это, как бы говоря: «Что за мелкое насекомое ползет по моему телу?» Человек приблизился, и Мес увидел, что на нем золотом, самоцветами сверкают богатые одежды, и блеск металла ложится снизу на его лицо, делая его каким-то неживым, точно отлитым в виде драгоценной погребальной маски. Медальность его облика особенным образом подчеркивали его глаза — холодные и немигающие, они льдисто смотрели с красивого, в бронзе отлитого лица.
Человек остановился недалеко от помоста.
— Оракул слушает тебя, — промолвила жрица, и подобрался позади помоста Мес.
Насмешливой улыбкой сморщились губы живого изваяния, стоящего перед ней.
— Воистину говорят, — гулко сказал он, — те, кто ближе к богу, со временем становятся чересчур высокого мнения о себе. Ханжество — болезнь нашей эпохи. Кто ты, женщина?
Жрица изумленно заморгала — так с ней еще не разговаривали. Но мгновенно прежняя маска, внезапно сдернутая этим человеком, вновь легла на ее лицо.
— Я Арелла, жрица этого оракула, — громко и гордо сказала она. — Но кто ты, спрашивающий?
— Мое имя Зет Браганса, — проронил человек. — Недавно я стал королем этой страны. Твой оракул, Арелла, также входит в мои владения.
— Вотчина бога не может быть под властью человека, — отчеканила жрица.
