— Нравится? А вот посмотри еще.
Эллиот раскрыл книгу, лежавшую на полу, и они со страшилищем стали рассматривать в ней картинки.
— Это домовые… а это гномы…
Глаза инопланетянина прошли через несколько последовательных перефокусировок, и одна из них позволила ему установить происхождение волокон, из которых состоит бумага, а потом глаза перефокусировались в прежнее состояние, к масштабу нарисованного маленького пузатого существа, не лишенного сходства с ним, которое смотрело на него со страницы.
Не приходилось ли другим космическим путешественникам когда-то давным-давно оставаться здесь тоже по воле случая?
Эллиот оставил инопланетянина рассматривать картинки в книге, а сам начал раскладывать в чулане одеяла и подушки. Ему и в голову не приходило спросить себя, почему он прячет страшилище или в чем вообще заключается смысл происходящего; он сейчас был как самолет, который идет на автопилоте, не задавался вопросами, не хитрил с самим собой, не придумывал для себя отговорок. Он знал одно: ЭТО доверено ему звездами, и он должен доказать, что доверия заслуживает, или же умереть.
— Тебе здесь понравится, — сказал он громко из-за двери.
Повинуясь пульсирующим внутри него сигналам, разум и тело Эллиота совершали все свои движения как-то очень легко. Он не мог знать, что его коснулся и направил на новый для него путь некий космический закон; он знал только, что так хорошо ему еще не было никогда.
Харви, увы, ничего подобного не ощущал; обгладывание каблуков мало дало его душе, еще меньше — желудку. Утешила только мысль, что еще до полудня он сможет укусить за ногу почтальона.
Внутри чулана перед дверью Эллиот выставил шеренгу мягких игрушечных животных.
— Это для маскировки. Если ты станешь с ними в ряд, никто не заметит разницы.
Представитель сверхвысокой цивилизации ошеломленно смотрел на происходящее.
Эллиот внес в чулан настольную лампу.
— Свет. Видишь?
Он включил лампу, и ее резкий слепящий свет больно ударил в сверхчувствительные глаза путешественника. Инопланетянин попятился и угодил в стоявший сзади проигрыватель — задел длинной рукой иглу и, сдвинув ее, поцарапал пластинку. Но хотя звук царапающей пластинку иглы был ужасен, в голове у него снова затанцевали огоньки и замелькали планы спасения, все лучшие и лучшие. Взять вилку и… что-нибудь крутящееся, вроде этой штуки, которую он задел нечаянно… Что-то должно крутиться, а что-то… царапать…
Он во все глаза смотрел на проигрыватель, надеясь, что именно в нем найдет решение, и в голове у него прокручивалось все, что он знал о коммуникационных устройствах.
Он топтался, поворачивался то туда, то сюда, отыскивая взглядом металлические предметы, которые могли бы ему пригодиться. Вытащил ящик из письменного стола, вывалил его содержимое на пол.
— Эй, поосторожней, — сказал Эллиот. — От меня требуют, чтобы в комнате был порядок.
Взгляд древнего ученого остановился на приколотом кнопками к стене плакате, изображавшем полуобнаженную принцессу-марсианку, лишь кое-где прикрытую полосками чудом держащегося на ней сверкающего металла.
Он пристально разглядывал ее самоё, ее лучевой пистолет, ее шлем, ее сапоги цвета электри́к.
— Нравится? — спросил Эллиот.
Старый путешественник поднял руки, сблизил их и стал медленно опускать вниз, разводя в стороны, очерчивая в воздухе более классический тип красоты — грушевидный, расширяющийся книзу силуэт.
— Такие у нас тоже есть, только их не очень много, — сказал Эллиот, потом взял старого ботаника за локоть и осторожно потянул к чулану. — Будь там, ладно? Там.
Источенный временем путешественник проследовал, шаркая, в свое убежище. Он, в чьем ведении были когда-то растения в самых великолепных дворцах космоса, теперь вынужден ютиться в чулане!
Сгорбившись, он опустился на пол. Где его корабль, это чудо Вселенной? Он так ему нужен!
— Посмотри, — сказал Эллиот, — здесь даже окошко есть. — Он показал на небольшой квадрат стекла над головой. — И вот настольная лампа. — Он включил ее. — Ну, пока. Пойду куплю еще печенья и другого чего-нибудь.
Дверь чулана закрылась. Путешественник зажмурился от резкого света лампы, потом взял с полки красный носовой платок и покрыл им абажур. Свет смягчился и стал пастельно-розовым, очень похожим на мягкий свет внутри корабля.
Во что бы то ни стало нужно подать о себе весть, сообщить товарищам по экипажу, что ты жив.
Снова возник образ столовой вилки, четыре зубца ползли по кругу: жжик, жжик, жжик…
Въезжая к себе, Мэри задела крылом баки для мусора, они повалились, а мусор, высыпавшись, образовал огромную кучу. Но какое это имело значение? Важно, что она наконец дома. Выключив зажигание, она не вылезла из машины, а осталась сидеть за рулем: все силы, физические и душевные, были исчерпаны. Может быть, ей нужен женьшень? Или обыкновенный джин?
Она открыла дверцу и чуть не на четвереньках вылезла из машины. Остановила взгляд на окошке чулана Эллиота на втором этаже — на днях Эллиот поселил туда одного из своих игрушечных домовых.
Ну и игрушки делают теперь для детей! Посмотришь — и у тебя начинаются галлюцинации.
Она пошла к дому. В дверях ее встретил Харви, он держал в зубах миску.
— Не смотри на меня так, Харви, я и без твоих взглядов чувствую себя кругом виноватой.
Обойдя клянчащего пса, она подошла к столику для корреспонденции.
Вдруг письмо от какого-нибудь тайного вздыхателя? От Бродячего Мертвяка, например?
Ничего стоящего, только счета, просроченные счета, давно просроченные счета и еще письмо от какого-то общества, собирающего пожертвования. Нет уж, она скорей удавится, чем пожертвует.
Она крикнула своему маленькому племени:
— Кто-нибудь дома есть?
Ответил ей только Харви.
— Брось миску, — сказала она ему.
Усталая, она не могла заставить себя подняться кресла около столика для корреспонденции. У лба ее зажужжала муха, она отмахнулась, не помогло, она отмахнулась еще раз и поняла, что никакой мухи нет: жужжит у нее в голове.
Теперь она начнет слышать телефонные звонки, а пройдет еще немного времени — и голоса.
Ну, довольно: для нервного срыва время сейчас самое неподходящее. Она поднялась наконец, прошла на кухню и там, взглянув на пол, сразу поняла, что Эллиот снова готовил для себя полноценный завтрак. Она стерла потеки и сварила себе чашку крепкого кофе.
Потом стала пить его не спеша, одновременно рассматривая свои ступни. Усталые ступни. Ступни, которым так хочется забастовать.
