И наклонился повелитель над другом, который готов был отойти в вечную жизнь, в царство Озириса. В последнюю минуту земной жизни дало небо сознание Мересу, и сказал он великому: — «Отомсти… убийце, друг и повелитель мой… Сушоу…», — и не хватило дыхания в груди Мересу для последних слов, и отошел он в вечность, чтобы соединиться с Солнцем.
Тогда повелел фараон связать Сушоу кожаными ремнями, и заковать цепями медными, и надеть на ее ноги оковы и четыре кольца.
Но не успели выполнить повеление великого. С криком рванулась Сушоу из рук стражи, как легкая серна, прыгнула к высокому балкону храма и, бросившись вниз, разбилась о камни.
Построили для Мересу каменную гробницу посреди гробниц фараонов. Каменщики, которые строят гробницы, разметили ее основание; начальники живописцев ее расписали. Все вещи, которые ставят в склеп, были исполнены для нее.
Были назначены для Мересу заупокойные жрецы и сделан для него погребальный сад и поля в нем, как это делают для фараонов. Его статуя была обложена золотом и саркофаг в образе лежащего льва тоже. Все исполнено по желанию Эхнатона Великого — властителя Верхнего и Нижнего Египта. Закончено от начала до конца, как было повелено».
Нина смотрела прямо в рот Виктору Петровичу.
— Почему же девушка убила его? — спросила она, когда Виктор Петрович кончил читать.
— Этого, Ниночка, никто не знает и, к сожалению, не узнает никогда. Это, так сказать, тайна династии.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
О новой находке в саркофаге, неведомом шифровальщике, семиструнной лире и воздушном письме
На черной полированной крышке рояля в комнате Нины лежат стопкой научные журналы в строгих, корректных обложках.
Журналы эти появились здесь совсем недавно и выглядели весьма странно в соседстве с беспорядочным ворохом нот, украшенных затейливыми завитками, точь-в-точь такими же, что покрывали обложки нот у наших прабабушек, игравших на клавесинах.
Внезапное увлечение Нины наукой, конечно, было не случайным, и Наталья Павловна каждый раз, когда видела в руках дочери научный журнал, тихонько посмеивалась. А Нина нервничала, должно быть потому, что никак не могла осилить этих журналов. Научная терминология ей определенно не давалась, а строгая логика и однообразный стиль научных статей наваливались на сознание тяжелым непривычным грузом и навевали дремотное состояние.
Вот и теперь она сидит возле открытого окна, держит в руках нераскрытый журнал, а нетронутая стопка журналов на рояле напоминает ей о ее беспомощности и ограниченности.
«Да, да, ограниченности, — с безжалостной строгостью к самой себе думает Нина. — Вероятно, я не совсем полноценный человек. Можно ли не интересоваться тем, что увлекает в наши дни всех!» Она каждый день слышит, как люди рассказывают в трамваях и автобусах о новых победах советской науки, со знанием дела спорят о малопонятных для нее технических деталях, связанных с полетами космических кораблей, об использовании электронных машин, о проблемах продления жизни человека. А вот она не может прочесть нескольких статей в научных журналах, которые ей принес Виктор Петрович. Милый… милый Виктор Петрович! Он так заботится о ней в эти длинные дни, когда Андрей опять и, видимо, надолго заперся в своей лаборатории. Виктор Петрович даже сопровождает ее на симфонические концерты в филармонию и делает вид, что получает от этого большое удовольствие, хотя она-то хорошо знает, как ему скучно.
Уже дважды Виктор Петрович приглашал ее в музей, где работает, и с увлечением рассказывал о памятниках древнего Египта, об обычаях египтян и о фараонах каждой из тридцати одной династии, запомнить имена которых не было никакой возможности. Нина осматривала почерневшие останки мумий в саркофагах, позеленевшую от времени бронзу древнего оружия, ритуальные фигурки из дерева, камня и металла и тоже делала вид, что все это ее очень занимает. Впрочем, Виктор Петрович показывал иногда действительно очень интересные вещи. Он дал ей подержать в руках обрывок папируса с иероглифами, нарисованными красками, все еще не потерявшими своей яркости. Нина помнит холодок, пробежавший по ее телу, когда она узнала, что держит в руках письмо, написанное человеком, жившим более трех тысяч лет тому назад.
Виктор Петрович объяснил, как египтяне готовили материал для своего письма. Стебли болотного растения — папируса они разделяли на тонкие полоски и складывали их так, что края находили один на другой. Затем на слой вертикальных полосок клали слой горизонтальных, смачивали их водой и клали под пресс. Полоски склеивались — и получался лист папируса. Писали египтяне красками и чернилами, выделяя начало абзаца или главы красной строкой. Вместо ручек или пера употребляли тростниковую палочку, разжеванную на конце.
— Подумать только, — сказала тогда Нина, возвращая Виктору Петровичу обрывок папируса, — человек умер в незапамятные времена, даже прах его развеян, а мысль его живет в этом папирусе тысячелетия. И сколько мыслей, может быть еще не высказанных, законсервировано вместе с этой мумией, — добавила она, указывая на стоящий рядом саркофаг.
— Да, да, Ниночка! — подхватил Виктор Петрович, обрадовавшийся, что ему удалось, наконец, ее заинтересовать. — Каждая мумия могла бы поведать о многом! К сожалению, оживление мумий — лишь тема для безудержной фантазии и настолько беспочвенная, что она ныне не увлекает даже нетребовательных читателей. Впрочем, когда-нибудь люди научатся читать мысли человека и после его смерти. Ученые, изучающие биотоки мозга, утверждают, что можно создать машину, записывающую мысли. А ведь мозг — это нечто вроде запоминающего устройства электронносчетной машины, только он еще более сложно организован. Поэтому, если машины смогут расшифровывать мысли живого человека, почему бы им не прочесть их и после его смерти, если, конечно, удастся приостановить распад клеток мозга. Но это уже область нашего друга Ковалева…
Так было каждый раз. О чем ни заходил разговор, он неизбежно сводился к проблемам жизни и смерти, к научной работе Андрея. И повод к этому всегда давала сама Нина. Виктор Петрович и виду не подавал, что замечает особый интерес, проявляемый Ниной к биологии. Но как-то раз он принес с собой эту кипу научных журналов и молча положил их на крышку рояля…
Нина вздохнула, наугад раскрыла популярный журнал, который держала в руках, и улыбнулась: журнал, как по заказу, раскрылся на статье Андрея Ковалева о проблемах анабиоза. Нина стала читать прямо с той страницы, на которой журнал раскрылся:
«Шли годы, десятилетия складывались в столетия и тысячелетия, а естествоиспытатели по-прежнему все свои усилия посвящали выяснению состава, строения, развития и происхождения животных и растений. И мало кто осмеливался посягнуть на тайну самого загадочного сфинкса на свете — на исследование основ жизни и причин смерти. И по сей день в этом направлении сделаны лишь первые шаги.
