— От такого просто дрожь берет, — сказал Лэтимер.
— Да, не спорю, — согласился Саттон. И опять посмотрел на часы.
— Что-то мне остро хочется выпить. А вам?
— Да, — ответил Лэтимер. — Рюмка мне, чувствую, не повредит.
Теперь, сказал он себе, я знаю гораздо больше, чем раньше. Я знаю, как заменяют прислугу в доме на берегу и откуда поступают припасы. Совершенно очевидно, что всем и всеми распоряжаются и управляют из этого центра. Из первичного мира периодически поступают товары и персонал, а все остальное решается здесь.
Что приводило в недоумение, так это позиция Саттона. Тот, по всей видимости, был доволен своим положением и нисколько не возмущен ссылкой в этот мир. «Они вовсе не безмозглые чудища», — заявил Саттон, намекая, что руководители проекта — рассудительные люди, озабоченные интересами общества. Он пребывал в убеждении, что задуманная им книга будет опубликована и реабилитирует его посмертно. А еще, напомнил себе Лэтимер, у Инид пропали стихи, а у Дороти — роман. Может статься, стихи и роман оценены кем-то как шедевры, которые нельзя утратить, и уже опубликованы в первичном мире, допустим, под псевдонимом?
А что случилось с теми, кто вел исследования, приведшие к открытию альтернативных миров, кто придумал, как достичь их и заселить? Уж кого-кого, а этих отселили из первичного мира в самую первую очередь — они-то действительно ставили секретность проекта под угрозу. Вероятно, ныне они в отставке, живут помещиками на каком-нибудь из открытых ими миров.
Вслед за Саттоном Лэтимер обогнул одну из рощиц, щедро рассыпанных по парку, и тогда услышал отдаленный гомон: где-то счастливо резвились, играли дети.
— Вот и уроки кончились, — заметил Саттон. — В ближайший час ребятишки здесь — полные хозяева.
— С вашего разрешения, — произнес Лэтимер, — еще один вопрос. Во всех этих альтернативных мирах есть ли свои собственные туземцы? Обнаружены там представители рас, отличных от нашей?
— Насколько мне известно, — ответил Саттон, — человек появился лишь однажды, в первичном мире. Но я, наверное, не в состоянии полностью ввести вас в курс дела. Допускаю, что я и сам многого не знаю. Слишком занят по прямой своей специальности, и пытаться что-то выяснить за ее пределами не остается времени. То, чем я поделился, — отрывочные сведения, почерпнутые из случайных разговоров. Я даже не знаю, сколько всего альтернативных миров, не знаю, во многих ли мирах учреждены станции. Правда, знаю, что в мире бескрылых гагарок есть и другие станции, помимо дома на берегу.
— Под станциями вы подразумеваете места, где содержатся нежелательные элементы?
— Вы прибегаете к очень жестким формулировкам, мистер Лэтимер, но, в общем, вы правы. А по поводу появления человека где-либо, кроме нашей с вами Земли, — не думаю, что такое предположение вероятно. Мне сдается, что и в одном-то мире человек появился лишь в результате серии счастливых случайностей. Вдуматься пристально — у него не было настоящего права на перспективное развитие. Человек — своего рода эволюционная ошибка.
— А разум? Разум развился в первичном мире, и вы доказываете, что и здесь тоже. Нельзя ли предположить, что эволюция нацелена на возникновение разума и добивается этой цели в какой бы то ни было форме в каждом из миров? С чего вы взяли, что в мире бескрылых гагарок нет разума? Вокруг дома на берегу обследовано всего-то пять-шесть квадратных миль. Да и вокруг других станций, вероятно, не больше.
— Вы задаете немыслимые вопросы, — сухо ответил Саттон. — При всем желании ответить на них не могу.
Они, наконец, достигли точки, откуда здание центра было видно полностью. Да, теперь здесь было людно. Мужчины и женщины прогуливались, грелись на солнышке, валялись на траве. На террасах составилось несколько увлеченно беседующих компаний. Повсюду носились дети, играющие в свои беззаботные игры. И вдруг шедший впереди Саттон остановился так резко, что Лэтимер с трудом уклонился от столкновения, и показал куда-то:
— Вон они, легки на помине!
Лэтимер послушно взглянул в указанном направлении, но не заметил ничего необычного.
— Кто? Где?
— На вершине холма, сразу за северными воротами…
Спустя секунду-другую Лэтимер различил дюжину припавших к земле фигурок: они оседлали тот самый холм, откуда всего несколько часов назад он катился кубарем вниз, к воротам, в поисках убежища. Фигурки были слишком далеко, чтобы рассмотреть их толком. Пожалуй, они слегка напоминали рептилий и казались угольно-черными, но был ли это естественный цвет их кожи или обман зрения, порожденный тем, что приходилось смотреть против солнца, художник решить не смог.
— Те самые, про которых я говорил вам, — пояснил Саттон. — Довольно обычное для них занятие — сидят и наблюдают за нами. Надо думать, мы интригуем их ничуть не меньше, чем они нас.
— Что, разумные динозавры?
— Они самые…
Откуда-то издали донесся крик — слов было не разобрать, но это был несомненно панический крик, вопль ужаса. Потом крик подхватили многие, на разные голоса.
По парку отчаянно, сломя голову бежал человек. Руки его рассекали воздух, как крылья мельницы, ноги мелькали так, что сливались в смутное пятно. На расстоянии бегун выглядел совсем игрушечным, но направлялся он несомненно в северо-восточный угол территории, прямо к четерехфутовому заборчику внутри основной, более высокой ограды. За ним неслась целая толпа преследователей с явным, но тщетным намерением догнать бегущего и повалить наземь.
— Боже мой, это Брин! — воскликнул Саттон.
У палеонтолога перехватило дыхание, лицо посерело. Он рванулся вперед, но запнулся, открыл рот, чтобы присоединиться к крику, но задохся. Бегун перемахнул внутренний заборчик одним прыжком. Ближайший из преследователей отставал на много футов.
Брин поднял руки над головой и с маху ударил ими по проволоке под током. Его словно стерло ослепительной вспышкой, вдоль проволоки пробежали язычки пламени, яркого и искристого, как фейерверк.
Секунда — и пламя погасло, и у ограды осталось лишь чадящее темное пятно, отдаленно напоминающее человека. Толпа будто издала тяжкий вздох и стихла. Преследователи остановились, на какой-то миг утратив способность шевелиться. Потом одни побежали снова, другие нет, и опять зазвучали голоса, хотя криков стало поменьше. Лэтимер глянул на вершину холма — там было пусто. Динозавры куда-то пропали. И Саттон тоже сгинул без следа.
«Так, значит, это Брин висит там на ограде, — подумал Лэтимер. — Тот самый Брин, глава группы оценки, — единственный, если верить Гейлу, кто мог бы объяснить, отчего его, художника, решили заманить в дом на берегу. Тот самый Брин, погрязший в психологических тонкостях, вникавший в характер каждого клиента, сопоставлявший каждый характер с экономическими выкладками, с индексами социальной диагностики и Бог весть с чем еще, и все ради решения: позволить ли клиенту оставаться в первичном мире, как и раньше, или изъять его оттуда раз и навсегда. А ныне изъяли самого Брина — и изъяли куда решительнее, чем любого из остальных».
