Я разом видел и этот крах, и безмятежность, и влачащуюся во мраке «звезду», и мой рисунок ее потрохов, и Апострофа на круге, и Мазеппа за полированным столом, и тысячу других предметов и событий. Словно у меня было не одно зрение, а семь, словно я мог заодно существовать в семи мирах, в одних буйствуя, в других подвергаясь буйству, в третьих растворяясь в упоительном немыслим.
Вдруг наложились друг на друга мой эскизик прежних лет и чертеж брата-подрядчика, и…
Чепуха жуткая. Жуткая чепуха.
Ересь.
Недобертоше сказать — его перекосит. Не скажу. Пусть трудится спокойно. И долго.
А сказать-то хочется.
Серебряную монетку прячу подальше.
Глянешь на нее — оживает в душе отзвук. Все бы разнес, заорал бы… И скоренько топишь взгляд в здешнем сытом барахле, чтоб завязло, заглохло, тихой ряской затянулось.
Будто я и впрямь игрушка в чьих-то звонких пальчиках.
Выложил я подрядчиковы бумаженции Недобертольду на стол, пошуршал он ими — отшвырнул.
— Шарлатанство, — говорит. — Я так и думал. Направление надо закрывать. Выражаясь вашим языком, завязывать.
Я и глазом не моргнул, хотя это не мой язык — битюжий.
— Это все шарлатанство, — говорю. — Меня, во всяком случае, учили, что процесс радиоактивного распада нашему воздействию не поддается.
— Я не собираюсь воздействовать — я собираюсь инициировать. Это совсем другое дело.
— Много на себя берете, доктор.
— Ваши мнения по каким бы то ни было поводам меня совершенно не интересуют.
— Отчего же так, доктор? — говорю. — На вашем месте я помнил бы, кто именно открыл снулый уран.
— Вы его не открыли. Вы его хапнули. Открытие есть результат труда. А вам просто повезло.
— Важен результат.
— У меня нет ни времени, ни желания беседовать с вами на эти темы.
— А у меня есть. Предпочитаю полную ясность в отношениях, уж такая у меня выучка.
— Люди клали жизнь на труды, чтобы выбрать из абракадабры буковки на одно-единственное осмысленное слово. Одно-единственное! И вдруг является обезьяна, машет хвостом, и складывается целая фраза. Это бессмысленное оскорбление моего способа жизни. Единственного способа, который нам дан и гарантирует доброкачественный результат.
— Какого способа?
— Трудиться и еще раз трудиться, чтобы получить ответ от природы.
— Ах, вот оно что! Но меня же можно наложить на милый вам процесс познания вполне удовлетворительным образом. Просто в моей голове нечаянно скрестились линии действия многих, на ваш взгляд, достойнейших людей. Они трудились не зря, а я как личность здесь ни при чем, я лишь случайная точка.
— Так и ведите себя соответственно.
— Я и вел. Я не просил, чтобы меня вытаскивали с конного завода. Ну же, доктор! Вы же поклонник логики. Рассуждайте. Будьте последовательны.
— К сожалению, есть вещи сильнее логики. Я вынужден это признать. Меня тошнит от этого признания. Но раз уж я признал, с какой стати мне сдерживаться при виде вас?
— Зависть, доктор?
— Нет. Омерзение.
— Зря. Ведь я жестоко заплатил за свое открытие. Не меньшую цену, чем ваши трудяги. Я всеми надеждами, всеми планами, всем здоровьем заплатил. Разве не так?
— Не так. Что бы вы ни сделали, что бы ни сказали, все это будет не так. По определению.
— Эмоции.
— Да. Уж извините, весь мой разум уходит на другое.
— На задачку, которую подкинули нам «братья по разуму»?
— Вот-вот, начинается! О чем я могу говорить с человеком, набитым трухой сказочек для черни?
— Раз уж мы с вами оказались в одной лодке, не лучше ли выработать статус терпимости?
— Это верно. Мое требование одно: не путайтесь в мои дела.
— Неосуществимо. Ведь меня посадили в лодку именно для того, чтобы я в них путался. Разве не так?
— Что за чушь! Ну и самомненьице у вас! Да вы не способны на это хотя бы по недостатку знаний.
— Я кончил известную вам академию, а там неплохо учили, если я сумел сделать то, что сделал. Вам так не кажется?
— Хватит. У меня такое чувство, что меня облепили щупальцами и тянут в пасть. Не хочу продолжать этот разговор. С вас достаточно?
— Будь по-вашему.
Сложная затеяна игра. И еще не все линии задействованы.
В:
А действуют-то по традиции. Недалеко ушли. Жмут с трех сторон.
Мы обедаем с мадам Элизой. Наедине. Кстати, вряд ли она супруга Недобертольда, это, похоже, мой вымысел. Такое существо ничьей супругой быть не может. Но так смешнее, а юмора мне резко недостает.
Первое блюдо она ест спокойно, а перед вторым у нее загорается в глазах огонек, два-три судорожных вздоха, и она начинает говорить. Говорит все быстрее, все нервозней. Рассказывает. Что попало и как попало. Самонакручивается.
К концу рассказа обычно вскакивает, бегает, жестикулирует. Иногда, словно запнувшись, всматривается, глаза горят, пальцы так и ходят, так и вопьются сейчас мне в горло!
Внезапно нормальным голосом прощается и почти убегает.
По-моему, что-то подобное как-то по-медицински называется, но как именно, я забыл.
Если это актерство, то очень изощренное. Полный аналог цветного сна-кошмара. Россказни долго бродят в голове, не давая ни о чем думать. За следующим обедом все начинается сначала.
Преодолимо. Есть средство. Но если я покажу, что не берет, будет сделан следующий шаг.
Сделал вид, что берет настолько, что пытаюсь уклониться, и не пошел обедать. День не обедал, два, а вечером третьего мне организовали… Писать об этом не буду. Не могу.
Стал снова ходить на обеды.
Разыгрывая сбитого с толку, приходится время от времени чередовать обеды и эту гадость.
Третий пресс работает независимо. Врач. Я вынужден постоянно бывать у врача. Компетентен, заботлив. И очень точно и к месту кидает словечки про то, как именно и с чем именно у меня плохо обстоит дело. Образно.
Терплю. Жду своего часа. Маневрирую, как могу. Выказываю, что задерган. Это нетрудно. Если выкажу нечувствительность, будет намного хуже.
А потом появляется битюг — само братство, простота, откровенная просьба о помощи, посулы. Если я ему пожалуюсь, отменят. И применят другое. Наверняка худшее.
Вот оно как провоцируют инсайт в избушках-то!
А спасаюсь тем, что записываю рассказы мадам Элизы. Напал на это случайно. Как запишу, так порция юмора и все вон из головы. Пока помогает.
В:
История рода мадам Элизы фон Муфлон моими словами по ее рассказу
У русского царя Петра Великого был старший брат Вильгельм Вильгельмович, которому по праву принадлежала русская корона. Вильгельм Вильгельмович основал новую русскую столицу, назвал ее своим именем и задумал жениться на испанской инфанте, чтобы объединить владения Испании и России.
