Позавтракав так же скудно, как и поужинали, но, спалив, всё же, несколько бревёшек, чтобы вскипятить чаю, они снова отправились в путь.
Айгур поражался тишине, царившей в горной стране. Тишина была полной: ни пения птиц, ни тарахтения насекомых, ни завывания ветра в скалах — ничего, полное безмолвие. Горный воздух, лишенный ароматов земли был чист и свеж. Солнце взошло, и стало теплее.
Ущелье закончилось, распавшись на множество узких извилистых расщелин. В расщелинах было темно, туда ещё не проникли лучи первого солнца. Крутые стены поросли странным бурым длинноворсным мхом, похожим на ковер, сотканный из неисчислимого множества длинных и тонких крысиных хвостов. Айгур такого мха никогда не видал. Он подошёл к стене и потрогал мох рукой: он оказался теплым и сухим.
Неожиданно крысиные хвосты вздрогнули и заструились по пальцам Айгура, закручиваясь вокруг них. Ковер ожил, зашевелился. Парень резко отдернул руку, но не тут-то было — мох держал крепко. Хвостики удлинялись, превращаясь в подобие тонких и гибких прутиков, оплетали руки и ноги Айгура, прижимали его к скале. Пальцы левой руки ещё не были оплетены мхом, Айгур попытался вытащить из-за пояса нож, но не дотянулся до ножен, он был скован по рукам и ногам. Несколько жёстких побегов обвились вокруг шеи, кузнец стал задыхаться, мысли его путались от удушья. К тому же он ощущал сильное жжение на обнаженных участках кожи — мох-убийца сосал кровь, впрыскивая в раны свой ядовитый сок.
Гай метался перед гибнущим хозяином, и надрывно лаял, не зная, как тому помочь. А прутики всё удлинялись, они пытались дотянуться и до собачьих лап.
Спасти Айгура могло только чудо, и это чудо свершилось.
Неожиданно смертоносные ростки понемногу стали ослаблять хватку и, вскоре, безвольно повисли, подрагивая и медленно втягиваясь в скалу. Освобожденный Айгур упал на дно расщелины и на четвереньках пополз к выходу из неё. Добравшись до безопасного места, он распластался на каменистой тропе и долго лежал, судорожно глотая воздух. Верный Гай стоял рядом, повизгивал и лизал руки хозяина, исполосованные ожогами и сочащиеся кровью.
Отдышавшись, Айгур сел на камень и стал осматривать себя. Крысиные хвосты обожгли не только кисти рук и шею. Они заползли за шиворот, в разрез рубахи, в рукава. Везде, где они прикасались, багровели следы ожогов-укусов. Кожа вокруг них воспалилась и опухла. Такие ожоги возникали, если порежешься ядовитой травой, которая росла в некоторых местах в пойме Йяки. Если не смазать лечебной мазью, болели они долго, гноились. К счастью для Айгура, Лиэна положила в его заплечный мешок медный пузырек с этой мазью — вдруг пригодится в дороге. Вот и пригодилось народное снадобье…
— Вот, же, недоумок, — бурчал себе под нос Айгур, смазывая ожоги мазью. — Ведь сказывали охотники, глубоко забредавшие в леса, но никогда не доходившие до предгорья Голубых скал: «В лесах много дичи и мало крупных хищников. Разве что лисицы. А вот в горах какие звери водятся, то нам неведомо. Да и на что нам горы, если в лесах всякой живности полно!». Ведь всё правильно они говорили — никто не знает, какие опасности человека в горах подстерегают. А я… давай хватать, что не попадя! Осторожным надо быть…
Закончив обработку ожогов, Айгур принялся размышлять о своём чудесном спасении. То ли насытился этот неведомый зверь его кровью, то ли не понравилась она ему… Парень хмуро взглянул на опасную расщелину. Один из её склонов, тот самый, у которого Айгур едва не расстался с жизнью, был ярко освещён лучами солнца, другой утопал в тени. Крысиные хвосты на солнечном склоне сжались до размеров мышиных хвостиков. Может быть, эти твари боятся солнечного света? Чтобы подтвердить свою догадку, он подошел к скале и поворошил ужавшиеся ростки ножом, рукой прикасаться к ним опасался. Ростки не шевелились, свисали вниз мёртвыми бурыми и совершенно не опасными на вид веревочками. Айгур опасливо приблизился к теневому склону и протянул руку с ножом ко мху — смертоносные щупальца потянулись навстречу. Все стало, более или менее, понятным.
Стены всех расщелин были покрыты этим живым хищным мхом, а другого пути вперед не было, спускаться и искать новую дорогу не хотелось. Айгур решился. Осторожно, стараясь держаться солнечной стороны, он пошёл вперед, придерживая Гая за ошейник. Впрочем, пес и сам, напуганный происшедшим, жался к бедру хозяина.
Скоро заросли мха-убийцы закончились, отвесные стены стояли голые, как речные валуны-окатыши. Дно расщелины стало расширяться, превращаясь, по мере их продвижения, в каменистое плато. Ожоги горели и чесались, Айгура слегка лихорадило, но он старался не обращать внимания на недомогание, и это у него почти получалось.
Вдруг Айгур увидел змею. Гадина лежала, свернувшись на плоском камне, и грелась на солнышке. Это была очень большая особь — наверное, не меньше трёх — трёх с половиной метров. Яркие жёлтые и оранжевые пятна по бокам длинного чешуйчатого тела змеи говорили о её ядовитости. Обойдя опасную тварь стороной, путники пошли дальше. Но вскоре встретили еще одну, а потом сразу несколько рептилий. Змеи, не мигая, глядели на непрошенных гостей и злобно шипели. Айгур не боялся змей, он знал, что они нападают, лишь защищаясь, если посчитают, что им угрожает опасность. Главное — близко не подходить и не делать резких движений. Однако змей было так много, что идти по этому маршруту дальше было бы слишком опасно. Поэтому путникам пришлось вернуться и, сделав большой крюк в сторону, опуститься на несколько метров ниже достигнутой отметки.
Дорогу часто пересекали трещины и разломы. Некоторые из трещин человек и пёс перепрыгивали, некоторые — более широкие — приходилось обходить, уклоняясь от намеченного маршрута. Иногда они поднимались, приближаясь к перевалу, иногда опускались, удаляясь от него. Порою приходилось карабкаться по практически отвесным скалам, так как иного пути попросту не было. Айгур удивлялся легкости, с которой он брал, казалось бы, непреодолимые высоты. Житель долины, никогда доселе не бывавший в горах, Айгур не испытывал страха перед кручами и бездонными пропастями, И то и другое казалось ему привычным, каким-то обыденным.
Наверное, сказывался приобретённый за небольшое время опыт пребывания в горах… Поднимаясь на очередной уступ, он, словно бы, помнил каждую трещинку, каждый выступ в монолитном камне. Айгур интуитивно понимал, благодаря некоему неведомому чувству, что вот эта трещина достаточно глубока и что в неё можно без опаски вставить пальцы и, цепко ухватившись, подтянуться. Что она не раскрошится, выдержит вес его тела. А, вот, на этот выступ можно поставить ногу, перевести дыхание и осмотреться в поисках следующей естественной ступеньки, не опасаясь сорваться с кручи.
