— Вы рекомендуете применить психоанализ?
— Психоанализ никто вам рекомендовать не посмеет, тем более что вы имеете дело с нормальными людьми. Кажется, именно к этому выводу вы сами пришли?
— Совершенно верно. Все, с кем мне пришлось иметь дело, произвели на меня самое благоприятное впечатление. Правда, я не всех видел, не со всеми познакомился…
— Постарайтесь увидеть всех… Ну, желаю удачи… Одну минутку, Платон Григорьевич, не вешайте трубку… Дело вот еще какое. Диспетчер просил разрешить ему производить более широкий поиск в окололунном пространстве. В этом есть некоторый смысл, не так ли, Платон Григорьевич? Нас в свое время запрашивали, и теперь я смогу ответить утвердительно.
— Конечно, можете сослаться на меня. Что-то, несомненно, имеет место, пока это «что-то» никаких враждебных действий не предпринимало против экипажей наших кораблей, но нельзя поручиться за дальнейшее…
После всего увиденного Платон Григорьевич долго не мог уснуть, а под самое утро ему вдруг приснилось, что он сам стремительно несется в каком-то странном летательном приборе, еще мгновение — и он столкнулся бы с огромным оранжевым диском, появившимся неожиданно впереди. Несколько секунд Платон Григорьевич неподвижно лежал, не открывая глаз, с болезненной остротой радуясь тому, что это был только сон.
Платон Григорьевич выглянул в окно и зажмурился: за ночь выпал снег, и все вокруг было ослепительно белое, только посередине озера виднелась темная полынья в виде ромба — след взлетевшего утром самолета. В дверь кто-то постучал, а когда Платон Григорьевич открыл ее, на пороге стоял Диспетчер. «На ловца и зверь бежит», — подумал Платон Григорьевич и спросил улыбаясь:
— Вы ко мне?
— К вам, Платон Григорьевич, — сказал Диспетчер. — Вы не заняты?
— Нет, нет, я как раз собирался с вами встретиться. Нам обязательно нужно поговорить. Садитесь, прошу вас.
— Да, — подтвердил Диспетчер, — обязательно… Мне, Платон Григорьевич, трудно начать разговор, а чувствую — надо… Вы ведь сами убедились в том, что в космическом пространстве стали появляться странные летательные приборы. Они не всегда такие, как тот, который повстречался вам на обратном пути с Луны. Иногда это шары, шары разного цвета, последнее время стали появляться конусы. Летит, понимаете ли, этакий гигантский абажур, поперечником метров в двести, приходится отклоняться с курса, пилоты нервничают. И вообще нужно же что-то предпринимать, как вы думаете, Платон Григорьевич?
— Я с вами согласен… Но почему вы обращаетесь с этими вопросами ко мне?
— Мне сказал Ушаков, что вы врач-психиатр. Это верно? — Платон Григорьевич кивнул.
— Мы посоветовались с Ушаковым и пришли к заключению, что ваш приезд сюда к нам не является делом случая. Видимо, моя докладная вызвала определенное недоверие, и вас прислали сюда для проверки или уточнения… Это так, Платон Григорьевич?
— Согласитесь, товарищ Мельников, с тем, что для недоверия есть основания. Недоверия не к вам лично и не к показаниям очевидцев, а ко всей этой истории в целом.
— А сейчас, что вы думаете сейчас?
— Мне трудно сказать что-нибудь определенное…
— Я кое-что просмотрел по рефератам, вы всегда смело экспериментировали, — сказал Диспетчер.
— Так вот, товарищ Мельников, да, я видел своими глазами, но видел не совсем то, что видел ваш друг Ушаков. Понимаете? Я видел диск красноватым, оранжевым, а Полковник синим, даже голубым…
— Зрение у Полковника, как у птицы, — заметил Диспетчер. — Да вы, кажется, сами проверяли?
— Проверил и остроту зрения и цветоощущение, все проверил… А потом Ушаков проверил меня, и это не изменило положения. Для меня встреченный в космосе предмет был одного цвета, для него — другого.
— Но это все субъективно, крайне субъективно, Платон Григорьевич. А вот пленка, пленка с сообщением от моего имени, ведь это меняет дело!"
— Нет, не меняет… Вы можете мне верить или нет, но когда Могикан в первый раз принес ее и читал при мне, то та часть пленки, где было сообщение, показалась мне свободной от перфораций. Я некоторое время не видел там ни единой дырочки, а Полковник и Могикан прочли сообщение и серьезно его обсуждали.
— Но вы же видели отверстия на ленте! Так ведь?
— Да, уже на Земле…
— И все-таки?
— И все-таки есть здесь какие-то моменты… Ну, допустим, что в космосе действительно появились странные пришельцы, допустим… Тогда возникает вопрос: откуда они?
— Вопросов здесь масса. И откуда они, и кто они, и зачем им понадобилась Земля… Я вам больше скажу, Платон Григорьевич… Не исключена возможность, что эти тела имеют земное происхождение. И чем больше я думаю об этом, тем больше мне становится не по себе. Ни я, ни мои товарищи не допускают в своих рассуждениях никаких мистических объяснений. Мы заняты почетным и трудным делом. Но в этой новой ветви техники с первого мгновения ее существования было нечто загадочное… И тоже, к сожалению, во многом субъективное.
— Вы, наверно, старожил этой базы? — спросил Платон Григорьевич с интересом. — Мне очень хотелось бы поговорить с теми товарищами, которые создавали этот, как его…
— Компенсатор?
— Да, так его называли пилоты. Насколько я понимаю, все дело в нем. Кому принадлежит это открытие, вы, вероятно, знаете?
— Это не открытие, это просто изобретение. А сделал его я.
— Вы? Это вы изобрели компенсатор?
— Я, видимо, очень не похож на человека, способного на такие дела, Платон Григорьевич? Это верно… Но что делать?
— Сколько вам лет, Михаил Антонович?
— Мне сорок пять… Будет в декабре.
— А когда вы сделали свое изобретение?
— В апреле 1961 года… Семнадцатого числа…
— Я понимаю: пришлось его «пробивать», вероятно, с трудом…
— Все было, Платон Григорьевич. Не в этом сейчас дело.
— Я чувствую, что вы недоговариваете… Вам трудно начать?
— Трудно… Но вам я почему-то верю.
— Вы хотите, чтобы наш разговор остался в тайне? Я могу вам смело обещать…
— Спасибо за обещание, но дело все в том, что ваше вполне естественное недоверие ко всему, что вы наблюдали, как-то очень тонко, очень сложно складывается с моими субъективными ощущениями… Со всей моей жизнью… Для меня это изобретение было невероятно тяжелым испытанием. И вовсе не потому, что кто-то не понимал, мешал мне, нет. Я испытал что-то очень напоминающее сильнейший нервный шок. Возможно, что вы подберете более точное название, когда узнаете все. А сейчас, когда я уже совсем успокоился, когда идет такая интересная работа и по многим направлениям, — вы еще не со всеми нашими точками познакомились, Платон Григорьевич, — сейчас вновь выйти из строя… Это было бы несправедливо.
