— Я вас немножко задержала… Что это вы читаете?
— Вспоминаю сопромат.
— А-а, это, как видите, новейшее издание руководства по сопромату. Мне вздумалось сравнить его подробно с трудом Ивана Семеновича. Ну, с тем самым, который у него провалили в свое время и из-за которого Погорельский на рожон полез.
За завтраком Афина Павловна перечислила заводские новости, из которых главными были сообщения о полученном долгожданном координатно-расточном станке, о приеме в бюро двух молодых инженеров и о том, что Погорельский отбыл свое наказание и его почти сразу же откомандировали в Москву на курсы переподготовки. Это пришлось очень кстати, иначе ему первое время было бы неловко работать у нас после отсидки. Олег Петрович, в свою очередь, рассказал о поездке, об Уфе, а потом осторожно спросил, не случилось ли за время его отсутствия чего-нибудь странного.
— В бюро?
— Нет, здесь, в квартире.
— Что вы, собственно, имеете в виду?
— Ну, нет так нет.
— Нет, вы уж говорите, раз начали. — «Наверное, опасается, что соседи чудили», — подумала Афина Павловна.
— Соседи тут ни при чем, — механически откликнулся Олег Петрович и запнулся, заметив, что собеседница взглянула на него как-то ошарашенно. — Вы что?
— Я? Я, кажется, ничего не сказала. А вы что?
— Да и я ничего особенного не сказал.
— Но вы что-то имели в виду, не зря же вы спросили о странностях. Впрочем, я не настаиваю, можете не продолжать.
— А-ах, вздор! Мне почему-то странные сны здесь снились последнее время.
— Уж не полагаете ли вы, что они мне передались?
— Я же говорю, что зря затронул это. Не подумайте, что я и в самом деле суеверен.
— Не так давно мне тоже приснился странный сон. Только не здесь, хотя именно об этом месте. По-моему, я вам даже говорила что-то об этом перед вашим отъездом?
— Начинали, но уклонились, не рассказали.
— Мне снилось, что я пришла к вам на именины вот в эту самую комнату. Представляете? И все это происходило так реально, удивительно отчетливо. Вот все эти вещи, мебель и вы приснились, как наяву. Я будто бы хотела танцевать, а вы усадили меня играть в шахматы. Мы даже выпили с вами.
— Нет, это не я, а вы усадили меня играть в шахматы.
— Правда, я ошиблась… А вы откуда знаете, что мне снилось?
— И вы с блеском выиграли у меня две партии, а теперь морочите мне голову, списывая на сон то, что было на самом деле.
— Тоже верно, выиграла.
Вид у Афины Павловны был такой растерянный, что Олег Петрович растерялся: «То ли она чокнутая, то ли кокетничает так оригинально?» Он прошел в спальню, достал из письменного стола мундштук с дарственной надписью и положил перед гостьей на стол.
— Вам не знакома эта вещь из вашего сна?
Потом он разыскал недопитую бутылку коньяку и поставил рядом с мундштуком:
— А этот напиток вы принесли или мне бог подал?
— Слу-ушайте! — с изумлением протянула Афина Павловна. — В вашей квартире, действительно, место нечисто! Выходит, это был не сон? То-то я утром недосчиталась у себя пятнадцати рублей…
Афина Павловна помолчала, проверяя впечатление, и перешла на другой тон:
— Ну, а если без всякого розыгрыша, то все равно остаются странности: как мне удалось выигрывать, ведь я давным-давно не занимаюсь шахматами да и раньше играла весьма слабо. А придя к вам, я почувствовала необыкновенную приподнятость — как в восемнадцать лет. В меня будто вложили новый заряд, сильнее захотелось жить, действовать, творить что-нибудь. Поэтому и в шахматы я играла с удовольствием. Я предугадывала ваши ходы и знала нужные ответы, это было именно как во сне. Моя мать верила, что бывают вещие сны, а как же назвать то, что произошло у вас? Вещей явью?
— Она умерла? — спросил почему-то Олег Петрович.
— Да, как и многие ленинградцы.
— А папа у вас жив?
— Убит в сорок третьем под Славянском.
— А вас, значит, эвакуировали, а потом воспитали в детском доме в Алма-Ате.
— Не трудно догадаться о детдоме, но разве я уже упомянула и Алма-Ату?
— Не помню. Вы простите, что я нечаянно разворошил эти воспоминания.
На самом деле Олег Петрович уже несколько раз заметил, что Афина Павловна иногда начинала говорить, как по шпаргалке: будто он улавливал сказанное ею еще до того, как она произносила эго словами. «Сейчас она уйдет», — заключил он, и на самом деле, Афина Павловна поднялась из-за стола.
— Погостила — и хватит, пора переселяться. Вы сидите, пока я соберусь.
Собралась Афина Павловна быстро и сноровисто.
«Не успела прибраться до хозяина!» — досадливо подумала она, и Олег Петрович уловил это.
— Я провожу вас, — сказал он, подавая ей пальто. — Не холодновато вам в нем сейчас ходить?
— У меня кровь еще достаточно горяча, на ходу не замерзну, — пошутила гостья…
Разговор с Афиной Павловной навел на размышления. Не на работе, конечно, — там голова была занята другим, — но дома, управившись по хозяйству, Олег Петрович призадумался. Ему надо бы составить отчет по командировке, он даже достал бумаги и документы, перенес из столовой на прежнее место ангела, сел за стол, да вместо отчета стал рисовать рожицы. Не об отчете думалось. Пересилив себя, он его все-таки написал, но потом его мысли вернулись к Афине Павловне, и он вдруг почувствовал облегчение.
Ну как же: столько времени угнетали его происходившие с ним странности, а оказывается, причина их не в нем; Афина Павловна, женщина молодая, вполне здоровая, с крепкими нервами, побывав у него, тоже пережила необычное. Это же неспроста!
«Значит, — размышлял Олег Петрович, — вся чертовщина кроется в особенностях окружающей меня обстановки, вернее — в изменении ее, потому что началось все не так давно, а до этого не случалось. Что же это за изменения? При жене и дочери ничего такого не было. И после их отъезда я очень долго ничего не замечал, стало быть, причина не в них и не в тех вещах, которые они забрали. После них не стало кошки Чебурашки, так уж кошка-то тем более не причастна, черт побери в конце-концов, хотя именно после нее все и закрутилось.
Тут вскоре в дом провели газ, но никакой утечки не чувствуется. Что еще? Ах да, по телевидению начал работать еще один канал, но он же не для одного меня работает…»
А вообще, все это становилось очень интересным, и Олег Петрович почувствовал, что он соприкоснулся с объективной тайной и, может быть, находится на пороге крупного открытия. Здесь уже не игра воображения, а реальность, следовало накапливала факты, а пока Олег Петрович записал на листе с рожицами то, чем располагал. Правда, исходных данных было обидно мало: всего два эпизода наяву и один во сне, когда был Лией, да одна не очень отчетливая странность с Афиной Павловной. Но зато ему удалось установить определенную периодичность: выходило, что одно событие от другого отделяло время, от двадцати пяти до тридцати дней…
