Лэньер кивнул.
— Нам пришлось постараться, чтобы получить информацию о мультиспектральных системах у Объединенного космического командования, — сообщила Кронберри. — Это одна из причин, по которой на совещании отсутствуют представители Министерства обороны и Объединенного Комитета начальников штабов.
— Это не самое худшее, — заметила Хоффман. — Конгресс начинает задавать вопросы по поводу нашего бюджета. Мы вполне укладывались в рамки ассигнований, так что это не имеет смысла, если не принимать в расчет попытки дискредитировать библиотеку, Камень и всех нас. Президент убежден — с помощью нескольких членов его кабинета, — что Камень либо обман, либо нечто, не имеющее особого значения.
Лэньер крепко, до боли в скулах, стиснул зубы.
— Почему?
— Подозреваю, президент не в состоянии осознать, что мы обнаружили на Камне. Это либерал со Среднего Запада, весьма слабо разбирающийся в науке и технике. Администратор, лишенный всякого воображения. Он всегда был далек от космических материй; они всегда лежали вне пределов его понимания.
Кронберри достала из чемоданчика копию письма на бланке Белого дома и передала ее Лэньеру. По существу, там говорилось, что президент рассматривает возможность изучения результатов исследований, проводимых на Камне.
— Это было написано после того, как мы начали передавать в Белый дом данные, полученные с зонда в поясе астероидов, и после подтверждения информации, из библиотеки.
— Мы хотели в конце недели отвезти на Камень вице-президента, но он отклонил приглашение, — сообщила Хоффман.
— Что предпринимают русские в отношении Камня? — спросил Лэньер.
— Они тайно два года назад отправили в пояс астероидов свой собственный зонд. Зонд подтвердил информацию, примерно, в то же время, что и наш. Они знают, что действительно существует очень большой астероид, в точности совпадающий по форме с Камнем.
— Юнона?
— Да. Совпадение полное.
Лэньер до сих пор не слышал о подтверждении, полученном со второго зонда.
— Значит, Юнона и Камень — в самом деле, одно и то же?
Хоффман передала по кругу пачку фотографий, полученных с зонда. На одной из них была Юнона, картофелеобразный кусок первобытного планетарного вещества, покрытый кратерами и рытвинами. Камень был идентичен ей, но пересечен каналами и испещрен углублениями скважин.
— Боже мой, — прошептал Лэньер.
— Не думаю, что это дело рук Бога, — заметила Хоффман. — Скорее, вашего Конрада Корженовского.
— Так или иначе, — сказал Хейг, — русские намерены отозвать свою команду в течение трех недель, а может быть, и раньше. Им не нравится, что они не имеют полного доступа, хотя китайцев мы не пускаем всюду вплоть до седьмой камеры. Такова официальная причина, честно говоря, вполне подходящая. Но это не объясняет всего.
— Они согласились с нами год назад, когда мы определяли сферы деятельности команд, — нахмурился Лэньер.
— Да, но, видимо, имеется утечка информации, — сказал Хейг.
— О, Господи.
«Кто?»
— И, — продолжал Хейг, — сейчас они заявляют, что мы ввели их в заблуждение относительно содержимого библиотек.
— Как оно и было, — слегка улыбнулась Хоффман.
— Может научная группа обойтись без русских? — спросила Кронберри.
— Да. Они, в основном, работают над вопросом энергоснабжения плазменной трубки. Мы можем обойтись без них, однако многие важные исследования замедлятся, возможно, даже остановятся. Как насчет Пекина?
Кронберри перелистала папку с личными делами. Хейг протянул руку и взял одно из них.
— Карен Фарли — китайская гражданка. Она занимается теоретической физикой, правильно?
— Да. Она приносит пользу во всех областях.
«Ради Бога, только не Фарли… не Ву и Цзян…»
— Она и ее коллеги должны быть отозваны, если русские уйдут.
— Какая между ними связь? — спросил Лэньер.
— Если русские чувствуют, — сказала Хоффман, — что их вводят в заблуждение и держат в стороне от важных проблем, у китайцев есть такие же основания для недовольства. Их присутствие более полезно для нас, чем для них.
— Никогда не поверю, что кто-то добровольно уйти с Камня. Я бы не ушел.
— И они не уйдут, — подхватила Хоффман. — У нас есть доказательства, что и русские, и китайцы имеют тайных агентов в службе безопасности, может быть, даже в научной группе. Кроме того, они повели себя энергичнее на орбите и на Луне. Не говоря уже о повышенной активности в Тюратаме и на стартовом комплексе в Индийском океане.
— Вторжение с Земли и Луны?
Хоффман покачала головой.
— Послушайте, все это мелочь по сравнению с главным вопросом. Удалось ли Васкес получить хоть какие-то результаты? Что она может сказать по поводу параллельных миров, альтернативных историй?
— У нее не было времени, чтобы сделать многое, — спокойно ответил Лэньер. — Через несколько недель мы узнаем.
— Я понимаю точку зрения президента. Я тоже считаю, что в это очень трудно поверить, — сказала Кронберри. — По вашему мнению, Камень явился из нашего будущего?
— Нет, — отозвался Лэньер. — Камень пришел из другой Вселенной, не совпадающей в точности с нашей. Это можно утверждать определенно. Есть одна очевидная разница.
— В прошлом Камня не было Камня, — подсказал Хейг.
— Именно.
— И мы никак не можем узнать, в какой степени Камень повлияет на ход нашей истории.
— Он многое меняет, — заметила Хоффман. — Я бы сказала, меняет к худшему. — Она взяла блок памяти, надписанный «Изменения физиологии растений в условиях плазменной трубки». — Вы сделали эту копию сами? — Она передала блок Кронберри, затем Хейгу.
Лэньер кивнул.
— Запись сделана с-кодом, — сказал он. — Здесь обобщение лучших источников, в основном, из библиотеки третьей камеры. Васкес собирается туда через несколько дней.
— Что здесь обобщено? — спросил Хейг, взвешивая блок в руке.
— Первые две недели войны.
Кронберри вздрогнула.
Хоффман взяла блокнот, запрограммировала его на расшифровку с-кода, вставила блок и начала просматривать материал. Лицо ее посерело.
— Раньше я этого не видела, — призналась она.
— Это, в основном, фотоматериалы, отснятые вооруженными силами обеих сторон. И кое-что из хроник Долгой Зимы.
— Значит, это уже не просто теория, — прошептал Хейг.
Лэньер покачал головой.
— Как долго продлилась… продлится зима? — спросила Кронберри, с явной неохотой беря блокнот у Хоффман.
— Основные эффекты проявляются в течение года или двух.
