— Что же могло делать это существо у обрыва? — спросил О’Брайен, когда услышал рассказ этнографа.
— Трудно даже представить, — ответила за всех учительница. — Место довольно опасное, рядом рифы. Местные жители ходят туда редко как из-за того, что трудно добираться, так и из-за табу. По поверью, подножия этих холмов часто посещают Moai Kava Kava.
— А это еще что за штука? — забеспокоился О’Брайен.
— Это то, что полинезийцы считают привидениями, — объяснил этнограф. — Уже девять тридцать, — обеспокоенно заметил он. — В одиннадцать или чуть позже мы с Маевой отправимся к старой Тюпютахи. А что вы скажете о ночной экскурсии к подножию этих холмов? Может быть, лучше, укрывшись от нескромных взглядов, спокойно проплыть в автономных скафандрах? И…
— Completeky! — воскликнул О’Брайен.
— А я, например, не вижу в этом предложении ничего глупого, — парировал Лоренцо Чьяппе, которого тоже захватила идея, предложенная шефом экспедиции.
— Вы согласны? — спросил этнограф у других.
— Banko! — бросил Бернар Леруа.
— Целиком и полностью согласен, — откликнулся Каррера. — Катер и снаряжение будут подготовлены к вашему возвращению, — уточнил он, обращаясь к Христиану и Маеве.
* * *
Старая Тюпютахи, уморительно выглядевшая в своих новых джинсах, вздувшихся от засунутого в них платья, приняла гостей со всеми возможными выражениями дружбы. Восхищенно уставившись на подарок — рубашку Жанны Мансуа, которую ей только что вручил этнограф, она не обращала никакого внимания на гримасы посетителей. С момента, как они вошли, у них перехватило горло от мерзкого запаха, который витал в хижине; он и в прошлый раз, хотя и в меньшей степени, сопровождал появление Тангата Ману. Наверняка сидевшие в засаде упустили его приход. Монстр уже побывал у старухи! И, видимо, совсем недавно, судя по густоте запаха, впитавшегося в стены маленькой комнатенки.
— Твой подарок очень хороший, — проговорила старуха.
Она быстро вытянула платье из штанов. Этнограф отвел глаза от спектакля, вызвавшего у него только улыбку, но недовольная учительница подтолкнула Тюпютахи к курятнику, собираясь тоже войти туда.
— Не трогай дверь! — вдруг закричала старуха, отстраняя Маеву. — Если ты разбудишь моих кур, то они поднимут дьявольский шум!
Девушка пожала плечами и села рядом с Христианом. Гордая своей обновой, Тюпютахи тоже уселась на табурет, поставив локти на стол, и заявила без всякого вступления:
— Мой Аку-Аку приходил и спрашивал, почему летчики не поступили как ты и твои друзья с бумагой и книжечками?
— Паспортами? Он хочет знать, почему британские летчики не «показали» свои бумаги ящику?
— Наверное, так…
— Но ты ему сказала, что это летчики?
— Да. Я объяснила, что их самолет разбился вечером, когда шел водяной вал. Скажи, почему они не хотели показать бумаги?…
— Тут нет ничего загадочного, Тюпютахи, ты бы и сама могла ему это объяснить. Летчики, как люди военные, не хотели показывать бумаги без разрешения своих начальников. А начальники далеко, очень далеко от Рапа-Нуи. Твой Аку-Аку хорошо понял наше послание?
— Да. А как ты послал его ему? — удивленно спросила она.
— Это я тебе объясню как-нибудь потом. Ты кончила переводить ронго-ронго?
— Ох! Нет. Нужно еще два-три дня. Их слишком много. Приходи через три дня.
— Крис, дай-ка мне сигарету, — попросила учительница, которая не могла преодолеть отвращение, вызванное запахом, оставленным существом.
Он закурил сигарету, затянулся и передал девушке, а затем продолжал:
— А что еще сказал тебе Аку-Аку?
— Он хочет знать, что сделали летчики? Это они сбросили бомбу? Мой Аку-Аку говорил об очень большой бомбе. Он хочет знать. Ты слышал о бомбе? — с сомнением спросила она.
Несмотря на всю наивность вопроса, Христиану было не до смеха. Слишком опасные перспективы влек за собой этот «наивный» вопрос. Он бросил взгляд на Маеву и увидел, что она побледнела. С выражением непередаваемого ужаса она смотрела на дверь в курятник. Ноздри ее раздувались, дыхание сделалось прерывистым, горло перехватывало. Она подсела поближе к этнографу, схватив его за руку, забормотала:
— Крис… Я плохо себя чувствую…
Она конвульсивно сжала руку Христиана, неотрывно глядя на дверь чулана.
— Я прошу тебя, Крис… проводи меня…
— Да, маленькая. Но, может, ты подождешь еще минутку?
Она закрыла глаза и начала молча молиться. Потом открыла. Спина напряглась, взгляд застыл. Она всеми силами боролась с охватившим ее ужасом, чтобы дать Христиану закончить разговор со старой колдуньей.
— Бомба, о которой говорил твой Аку-Аку, Тюпютахи, — это такая штука, которую тебе трудно представить. Она вызвала землетрясение и водяной вал. Что касается наших английских друзей, то их миссия заключалась в другом: они должны были проследить за ходом взрыва. Бомбу сбросили не они, так и передай своему Аку-Аку.
Она проводила их до двери, потом проговорила со странной артикуляцией:
— Мой Аку-Аку хочет, чтобы вы перестали следить за ними. Вы случайно слишком рано обнаружили ронго-ронго на острове Моту-Нуи. Вы должны мне завтра вернуть эти металлические пластинки.
Этнограф растерянно посмотрел на нее. Он меньше бы, вероятно, удивился, если бы старуха вступила в дискуссию об эзотерическом[37] смысле Энеиды или кабалистическом толковании Библии.
— Однако! У тебя прекрасная память, если ты сумела запомнить такую длинную фразу, какую он тебе продиктовал!
Учительница потянула за руку Христиана, сказав, обращаясь к Тюпютахи:
— Скажи своему Аку-Аку, что extranjeros не являются хозяевами ронго-ронго. Рапа-Нуи, как тебе известно, принадлежит чилийским властям. Теперь ронго-ронго по праву является их собственностью. Скажи, что по этой причине их невозможно вернуть твоему Аку-Аку.
— Хм… Да… Это невозможно, — подтвердил этнограф, спрашивая себя, почему вдруг Маева так точно сформулировала отказ.
Они попрощались со старухой и вышли на дорогу, которая спускалась к подножию кратера. Маева, дрожа, прошептала на ухо французу:
— Скорее, Крис, скорее… Он за дверью!
Пораженный, Христиан остановился, чтобы взглянуть через плечо.
— Нет… Только не это, Крис! Существо находится в курятнике Тюпютахи. Боже мой! Я думала, что ты никогда не поймешь, хотя я тебе дважды говорила, что плохо себя чувствую. Какой ужас! Вонь была просто нестерпимой, особенно возле двери в курятник.
— Тангата Ману был за дверью… там и слушал наши разговоры с Тюпютахи?
