— Забавно. Мы не общаемся и двух минут, а вы уже присвоили мне кличку, — выдавив из себя фальшивую улыбку, сказал незнакомец. — Но в чем-то вы правы, мистер Чарли Деке, — мне действительно стоило представиться сразу. Меня зовут Шелдон Макги, и я — частный детектив и близкий друг покойного мистера Деппа.
— Вы имеете в виду Джонни? — сухо полюбопытствовал я.
— Да вы остряк, мистер Чарли Деке, — покачал головой Шелдон. — Нет, разумеется, я не мог быть знаком с Джонни, потому что он умер в середине прошлого столетия. Я с детства знал его внука, Фрэнка. Мы дружили еще со школы. Представляете, каким потрясением для меня стало известие о его смерти? А ведь ему не было и шестидесяти… И вот теперь, спустя три года, умирает пятидесятитрехлетняя Лана и — что еще ужасней — малютка Кейт!
— Маргарита, — поправил я.
— Ах да, точно! И как я мог забыть?.. — делано посокрушался детектив, однако я прекрасно понимал, что он меня проверяет. — Так что же случилось, мистер Чарли Деке?
— Я проснулся рано утром и обнаружил, что моя жена мертва, — начал я. — И вот…
Я поведал, как я не находил себе места, как метался по комнате и сходил с ума, как бросился, не разбирая дороги, в детскую к Маргарите и что со мной стало, когда я увидел, что девочка тоже мертва. Полицейские слушали раскрыв рты.
Они уже видели все это на пленке, но мои слова усилили трагизм ситуации.
Они уже видели все это.
Кроме Билли, который улыбался своей дегенератской улыбкой и запечатывал контейнер.
Мистер Макги оставался спокоен, а левый его глаз — также прищурен.
— Великое горе посетило ваш дом, мистер Чарли Деке, — сказал он так эмоционально, как мог сказать только переполняемый чувствами робот. — Или это все же дом миссис Ланы Сэндлер?
Я с трудом сдержался, чтобы не лязгнуть зубами. Проклятый ублюдок, несмотря на полное отсутствие состава преступления, упрямо рыл под меня. Он если не знал, то уж точно догадывался, что Дана включила меня в завещание. Что в случае ее смерти все имущество отойдет ко мне, а в случае моей смерти — к Маргарите. Таким образом, если первое и третье звено этой цепи улетает в бездну, остается только второе, и это второе — я.
Он был неглуп, этот грубый и неотесанный ублюдок, с его идиотским прищуром и дешевой русской сигаретой во рту. Но у него отсутствовали улики, так что толку от его ума не было никакого.
— Это наш дом, — сказал я, снова выдавливая из глаз слезы. — Мой и миссис Даны Сэндлер. а теперь, я надеюсь, вы оставите меня наедине с моим горем?
— У меня есть еще пара вопросов… — начал было Шелдон, но сержант полиции, стоявший за его спиной, поспешно положил руку ему на плечо и с укором сказал:
— Имейте совесть, мистер Макги! Позвольте человеку побыть наедине с его горем.
Макги посмотрел на него с неодобрением, однако вслух сказал:
— Что ж, мистер Чарли Деке, я все понимаю. Понимаю ваше горе и очень вам соболезную, поэтому предпочту больше не донимать вас сегодня. Однако я бы попросил… — Он вложил в мои руки холодный пластиковый прямоугольник. — Я бы попросил вас не уезжать из города и тем более не покидать Землю в течение месяца. Это моя визитка, и если вы вдруг что-то вспомните… что-то необычное, то обязательно мне позвоните. А я, если что-то вспомню, обязательно позвоню вам, договорились?
Я ненавидел его уже в те минуты, даже не представляя, что за сюрпризы ждут впереди. Он, думаю, испытывал ко мне схожие чувства.
— Договорились.
Я пожал его сухую и холодную ладонь, мозолистую и противную на ощупь, после чего он забрался в свой «мерс» и укатил в неизвестном направлении, не сказав ни слова на прощанье.
Потихоньку разъехались все, и ближе к вечеру я остался один. Я бродил по шикарным комнатам с высокими потолками, мимо антикварных ваз, установленных на антикварные же тумбочки, и размышлял о Шелдоне Макги.
Неужели мне как фэмилисту настал конец? Неужели после этого дела придется навсегда завязать с моим увлечением?
Черта с два!
Я сжал кулаки и что есть мочи, с размаху ударил в боковую стенку книжного шкафа. С верхней полки выпрыгнул толстый черный томик. Сделав двойное сальто, он ударился корешком о паркетный пол, и желтые страницы полетели в разные стороны, подхваченные сквозняком из открытого окна.
Я наблюдал этот полет с чувством глубокого самоудовлетворения. Иногда это очень нужно мужчине — знать, что он еще в силах что-то сокрушить. Пусть это всего лишь древний фолиант, который сам рассыпался бы в труху годика через три.
Я много думал о Макги. Сначала мне показалось, что я никогда не перехитрю его. Что он при первой же возможности подловит меня, любая улика, которую я случайно оставлю, будет им найдена. Однако спустя время, немного успокоившись и придя в себя, я усмехнулся. Какой-то оборванец, насмотревшийся детективных сериалов, прижмет меня, человека, который обокрал добрую половину всех вдов галактики?
Бред.
Этот парень — никто, и у него нет никаких улик, которые помогли бы ему раскрыть это дело. Билли Дрейк безупречен и невидим. Никто не знает о главной особенности Билли Дрейка, и речь, разумеется, не об умении водить мотороллер!
Я опустился в кресло и облегченно вздохнул. Остеохондроз, решивший навестить меня после сорока, периодически напоминал о себе приступами ноющей боли в пояснице.
Завтра же утром позвоню доктору Гебсу, моему пластическому хирургу. Старик, как всегда, сделает из меня кого-то другого, и я в образе этого другого зацеплю очередную роскошную вдовушку, которая только-только проводила в последний путь своего звездного муженька.
И ни черта, ни черта этот идиот Макги мне не сделает!..
Гебе и Петров — мои ангелы-хранители.
Если Билли спасет меня от «счастливых» лет брака, то Гебе и Петров, по сути, спасают меня от Билли — или, точнее, от последствий его визитов. Первый делает мне новое лицо, второй делает новый паспорт.
За то время, что я занимаюсь фэмилизмом, я успел побыть два раза русским, три раза арабом, пять раз евреем и бессчетное число раз американцем. Я был худым и толстым, лысым и волосатым — любым, каким меня делал доктор Гебе согласно выбранной жертве. Петров же исправно поставлял документы, благодаря которым вы могли видеть меня летом в Европе, зимой — в Азии, а весной — гребущим в каноэ по Амазонке, но так и не понять, что это я.
Я — это сотни разных людей.
Вы даже сейчас не узнали бы, с кем имеете честь. Я перенес сотни операций, и все ради этой страсти под названием «фэмилизм».
Доктор Гебе и Петров прибыли около девяти вечера. Первый — на большом фургоне, который более походил на передвижной притон хиппи, чем на вместилище самой современной медицинской аппаратуры, второй — на мотоцикле «Урал», который запрещен на Марсе.
