— Не впадайте в панику! — приказал Мартинес. Он хрипло дышал и делал паузы между словами. — Это просто еще одна форма банка органики, как помещение, которое мы только что прошли. Полагаю, что жидкость, в которой мы плыли, должна быть разновидностью среды, поддерживающей рост, — чем-то вроде околоплодных вод. В условиях ведения войны весь этот зал, должно быть, заполняли куски растущей кожи площадью, исчисляемой акрами.
Николаси нащупал что-то у себя на ремне и вытащил зубчатое лезвие, мерзко блеснувшее даже в розовой жидкости.
— Я прорублюсь насквозь.
— Нет! — рявкнул Мартинес.
Соллис, ближе всех находившаяся к Николаси, придержала его за плечо:
— Полегче, парень. Придумай способ получше.
— Так, — выдохнул Мартинес, — убери нож, пожалуйста. Мы пойдем вдоль кожи, поищем край.
— Я бы все-таки предпочел сделать короткий разрез. — Николаси все еще держал клинок в руке.
— В этой коже есть нервные окончания. Перережешь их, и об этом узнают следящие системы. И следовательно, корабль.
— Вероятно, корабль уже знает.
— Мы не станем рисковать. Николаси неохотно вернул нож на пояс
— Мне казалось, мы договорились продвигаться как можно быстрее, — сказал он.
— Быстро и безрассудно — не одно и то же, — заметила Соллис. — Ты собрался перейти черту.
Мартинес уже обогнул меня и поплыл влево. Я направилась за ним, остальные следовали по пятам. Менее чем через минуту упорных усилий в поле зрения появился темный край, похожий на раму для картины, тесно спаянный с полотном кожи. Единственное, что виднелось за кромкой кожи, — стена зала с массивными подпирающими металлическими стойками.
Я позволила себе на мгновение расслабиться. Мы все еще находились в опасности, в ситуации, вызывавшей сильнейшую клаустрофобию, но, по крайней мере, зал не оказался бесконечно большим.
Мартинес затормозил, ухватившись за раму. Я вместе с остальными приблизилась к нему и выглянула за край в надежде, что стена, вдоль которой мы перемещались, простирается дальше. Но вместо этого я увидела еще одно полотнище кожи, которое тянулось до следующей рамы, расположенной от нашей на расстоянии примерно в. рост человека. В отдалении угадывалось очертание третьей рамы, и, возможно, за ней была еще одна…
— Сколько их? — выдохнула я, когда остальные добрались до рамы, усевшись на нее наподобие ворон.
— Не знаю, — сказал Мартинес. — Четыре, пять — до десятка, возможно. Но все в порядке. Мы можем проплыть вдоль рам, потом повернуть направо и двинуться туда, где, по нашим прикидкам, находится входная дверь. — Он повысил голос: — Все готовы? Проблем со скафандрами нет?
— Там огни, — тихо проговорил Николаси. Мы обернулись к нему.
— Внизу, — добавил он, кивнув в направлении других листов кожи. — Я увидел отблеск чего-то — отсвет в воде или в околоплодной жидкости… или чем там является эта дрянь…
— Я тоже видел свет, — заявил Норберт.
Я посмотрела вниз и увидела, что он прав и Николаси ничего не придумывает. Тусклый дрожащий свет исходил из промежутка между двумя слоями кожи.
— Что бы это ни было, оно мне не нравится.
— Мне тоже, — поддержал Мартинес. — Но если это нечто располагается между двумя слоями, то не должно нас касаться. Мы поплывем вдоль них, избегая контакта.
Он с удивительной решительностью бросился вперед, и я быстро последовала за ним. Обратная сторона полотна кожи имела четкую сетку из бледных вспомогательных волокон — структурную матрицу, на которой кожа росла и получала питание. Понизу тянулись толстые черные провода, уложенные в бухты.
Второе полотнище, начинавшееся непосредственно ниже первого, было немного другой пигментации. Во всех остальных отношениях оно казалось практически идентичным первому — бесшовная полоса, распростершаяся в розовой мгле. Источник дрожащего и мерцающего света просматривался через ткань, отображая на плоскости вены и артерии, когда свет становился ярче.
Мы прошли под вторым листом и внимательно вгляделись в промежуток между вторым и третьим пластами. Едва различимая в пульсирующем освещении, перед нами предстала неожиданная картина таинственной деятельности. Здесь работали четыре робота, напоминавшие головоногих моллюсков. Каждая машина состояла из заостренного, конусообразного тела и прикрепленного к нему пучка похожих на хлысты рук, выходящих из основания конуса. Роботы занимались определенной хирургической операцией — перемещали прямоугольник кожи размером с одеяло, чтобы потом разрезать его вдоль четырех сторон. У каждого из них имелись собственные источники света на окончаниях хлыстов-щупальцев, но, кроме того, яркое пульсирующее сияние исходило из приборов, походивших на лазеры, которые каждый держал в единственной сегментированной руке, более толстой, чем другие конечности. Не могу сказать, была ли пульсация частью процесса разрезания или последующего заживления, поскольку ткани не кровоточили и окружающая кожа казалась нетронутой.
— Что они делают? — выдохнула я.
— Снимают урожай, — ответил Мартинес. — На что еще это похоже?
— Я знаю, что они снимают урожай. Я имела в виду — зачем они это делают? Для чего им нужна эта кожа?
— Понятия не имею.
— У вас нашлось множество ответов по поводу банка органов, мистер Мартинес, — вмешалась Соллис. Мы все впятером остановились, паря на том же уровне, что и роботы-хирурги. — Относительно корабля, который должен находиться в спячке… Черт возьми, я не вижу никаких признаков спячки!
— «Найтингейл» выращивает здесь кожу, — продолжала я. — Это я могу понять. Корабль поддерживает базовые запасы на случай, если его вернут в строй для следующей войны. Но это не объясняет, почему возникла необходимость снимать урожай сейчас.
— Может быть, это тестирование кожи, чтобы удостовериться, что развитие идет по плану, — рассеянно произнес Мартинес.
— Вы как раз подумали, что маленького образца для этого вполне достаточно, — подсказала я. — Уж наверняка поменьше, чем несколько квадратных метров. Такого количества кожи хватит, чтобы обернуть целого человека.
— Я бы очень хотел, чтобы ты этого не говорила, — буркнул Николаси.
— Давайте двигаться дальше, — велел Мартинес.
«Он, конечно, прав», — подумала я. Деятельность роботов сильно выбивала из колеи, но, с другой стороны, мы прибыли сюда не для осмотра достопримечательностей.
Когда мы уплывали — роботы не проявили никаких признаков того, что заметили нас, — я вспомнила слова, сказанные ранее Ингрид Соллис. О том, как неумно оставлять интеллекты гамма-уровня в рабочем состоянии, но без определенного занятия. Потому что в противном случае — поскольку чувство долга слишком глубоко запечатлено в их логических извилинах — они имеют тенденцию медленно, постепенно и неотвратимо сходить с ума.
