— В этом нет никакой надобности. Я сделаю это сама. До толчка еще три часа, так что никакой опасности я себя не подвергну.
Что-то в повадках мадам Уипхэндл и в ее манере говорить напомнило Спринглторпу Памелу Дэвисон. Эльза была совсем не такая. Как повела бы себя Эльза, окажись она на месте сержанта Дэвисон? Он поймал себя на том, что уже неоднократно пытался это себе представить. И не получалось. Эльза предвидящая, Эльза рассчитывающая, Эльза, владеющая людьми и машинами, которые в первый раз видит, — нет, это невозможно, невероятно. Будь Эльза сейчас жива, кем бы она стала? Сиделкой в госпитале? Швеей? Поварихой? Или в оцепенении ждала бы, когда же он, вывалянный в тысяче дел и столкновений, ввалится и рухнет на пороге? Само появление этих мыслей было изменой, изменой человеку, который беззаветно отдал их союзу свою жизнь. Единственное, чем он должен был отплатить, — это сохранением памяти об этом человеке, вознесением его образа надо всеми прочими, живыми и мертвыми. Но он не мог, не получалось. И душу его терзало чувство вины перед Эльзой, уничтожаемой забвением. Забвением стремительным, беспощадным, всепроникающим, как кавалерийская атака. Как буря!
Нет, Эльза умерла не тогда, в постели. Она умирала сейчас в нем. Лишенная речи, она тянула к нему руки, а он позволял этой буре гнать ее прочь, не защищал, не сражался. Она глядела на него с немой удивленной укоризной — а вокруг были тысячи! Тысячи людей, живых людей, ничего об этом не знающих и зависящих от него. Он должен был принадлежать им. Исключительно и самоотверженно. Что значила для них вся «та» его жизнь. Жизнь, никому не нужная, ничего не означавшая. Которой не должно было быть…
…Синяя папка оказалась полупрозрачной пластиковой обложкой, в которой лежало несколько листков бумаги. Первой по счету была вырезка из какого-то журнала — карикатура: роденовский «Мыслитель» отпиливал сук, на котором сидит; на земле под суком стоял человечек, обвитый геликоном; щеки человечка были раздуты, глаза лезли из орбит от натуги, а из жерла геликона извергалась нотная запись знаменитого марша «Преславное дело».
Следующие несколько листков были, по-видимому, рукописным черновиком письма, начинавшегося со слов «Ваше высокопревосходительство». Затем следовал лист атласной бумаги с грифом «Управление по делам президента республики». Доктору Фиаху Дж. Дафти сообщалось, что его докладная записка была передана на рассмотрение в Высший лицей наук и ремесел, откуда получен ответ за подписью профессора М.Д.Литтлбрэйна, копию какового имеют честь ему препроводить. И наконец, шли машинописные странички, подписанные профессором Литтлбрэйном.
«Заявитель считает опасной технологическую схему атомной электростанции Арк-Родрэм мощностью четыре миллиона киловатт, проект которой подготовлен группой ведущих специалистов… Он считает опасной схему закачки отработанных вод через восемь скважин на глубину до шести километров — прием, успешно примененный на всемирно известной… Ссылаясь на теорию Флетчера-Сэксби, согласно которой геологический массив острова располагается на наклонной плоскости, обращенной в сторону абиссальных глубин западноевропейской котловины Атлантического океана и образованной наклонно-восходящей палеоморфной оливиновой плитой, заявитель считает, что отработанные воды могут привести к усиленной серпентинизации поверхностного слоя плиты и вследствие этого к нарушению спайности, и вследствие этого к нарушению геостатического равновесия массива острова…
Теория Флетчера-Сэксби, в свое время пользовавшаяся популярностью, является всего лишь живописной гипотезой, основанной на недостаточном числе экспериментальных данных… Неоднократное всестороннее исследование свойств отработанных вод не подтверждает… Механизм нарушения спайности, предлагаемый заявителем, как показано в небезызвестном труде… следует считать сомнительным…
Остается лишь сожалеть, что заявитель, по-видимому, недостаточно информирован о… поскольку он не является специалистом в данной области… Математическая модель варианта, убедительно подтвержденная на прототипе, несомненно подтверждает применимость проекта в условиях района Арк-Родрэм…
Отдавая должное гуманным чувствам заявителя и отнесясь к его аргументации со всем вниманием, которого он заслуживает, будучи автором известных работ… комиссия рассмотрела высказанные положения и на основании вышеизложенного пришла к единодушному выводу, что выдвигаемые возражения недостаточно обоснованы и спорны…»
— Мадам Уипхэндл, можно мне задать несколько вопросов?
— Пожалуйста.
— Чьи это бумаги? Кто такой Фиах Дафти?
— Это друг отца моего мужа, насколько я знаю. У нас в альбоме есть несколько фотографий, где они сняты вместе.
— Как эти бумаги оказались у вас?
— Понятия не имею. Я случайно наткнулась на них, муж попросил меня спрятать их в этот портфель.
— Когда скончался отец вашего мужа?
— Больше десяти лет тому назад.
Спринглторп посмотрел на атласный лист. На официальных письмах проставляются даты. Дата была. Сорокалетней давности. Сорок четыре года тому назад никому не ведомый ныне, давно ушедший из этого мира Ф.Дж. Дафти тщетно стучал кулаком по надутому спесью пузырю технического прогресса. Почему-то он представился Спринглторпу изможденным, обросшим седой щетиной, с нервно горящими глазами, в поношенном плаще, с измятой шляпой в руке, слишком тонкой для непомерно широкого рукава.
— Прочтите это, — Спринглторп протянул миссис Уипхэндл машинописные листки.
— Боже правый! — тихо сказала она, поднимая взгляд от последней страницы. — Что же нас ожидает?
— Не знаю. Если считать, что произошло именно то, чего он опасался… Но кто поручится, что это так? Нужны специалисты.
— Где вы их найдете? Как они будут работать? Пока они разберутся, мы же все тут утонем! Нам же надо бежать! Бежать отсюда!
— Да. Полная эвакуация.
— Четырех миллионов человек?
— Нам помогут. Нам должны помочь.
— Кто? Кто нам даст приют? Какой ужас1 Наша земля! Наш народ!
— Мадам, — медленно сказал Спринглторп. — Ваш муж сказал мне об этих бумагах, но из его слов ясно не следовало, могу ли я ими свободно распоряжаться. Как вы считаете, могу я их оставить себе? Или мы снимем копии?
— Наша бедная земля!.. Господи, о чем вы говорите?
— И тем не менее…
— Хорошо, — сказала миссис Уипхэндл. — Оставьте их у себя.
— Я говорю об этом потому, что разговоры и слухи об этих бумагах способны породить всеобщую истерию. Этого нельзя допустить. И я…
