Но вот вагон дрогнул. Послышалось характерное шипение: это сотни пневматических быстродействующих насосов начали накачивать воздух под ровный, без всякого признака колес, пол экспресса. Через минуту на воздушной подушке в несколько миллиметров толщиной поезд помчится со скоростью, которой совсем недавно, какой-нибудь десяток лет назад, достигали разве что реактивные турболеты…
Дверь отодвинулась, и в купе вошел человек в черной сутане.
— Добрый день, — сказал он Револьсу, вытирая пот. — Ну и жара сегодня!
— Добрый день, отец мой, — ответил Катиль.
Оставив саквояж, человек вышел.
«Слава богу, что попутчик у меня священник», — подумал Катиль.
Он вынул карманную Библию, с которой не расставался ни при каких обстоятельствах, и погрузился в чтение.
— Похвально, сын мой, — услышал Катиль. Священник в полосатой шелковой пижаме неузнаваемо преобразился.
— Это… вы? — только и сумел сказать Катиль.
— А что? Не узнать? — Довольный произведенным эффектом, человек захохотал. — Что ж, давайте знакомиться. Чарли Кноун, актер.
— Актер? — поразился Катиль, неуверенно пожимая дружелюбно протянутую руку. — А как же…
— Что, это? — рассмеялся Чарли, указывая на небрежно брошенную сутану. — Это всего лишь маленький камуфляж, не более. Иначе просто отбою нет от поклонников, а особенно от поклонниц. Ну а к духовному лицу присматриваются меньше, к тому же можно закрыть значительную часть лица, не вызывая подозрений. Итак, моя маскировка отброшена, — сказал Чарли, садясь напротив Револьса. — Но тогда, может быть, ни к чему и ваша? — Кноун притронулся к Библии, лежащей на коленях Катиля.
— Это не маскировка, — отрезал Револьс, отворачиваясь к окну. Собственно говоря, никакого окна не было: поезд мчался в глубоком тоннеле. Но в каждом купе железнодорожная компания установила по экрану, на котором сменялись различные картины, часто весьма далекие от пейзажей, открывавшихся на поверхности, под которой мчался воздушный экспресс. Сейчас экран изображал сценку из античной жизни, в которой участвовали четыре девицы, одетые довольно рискованно. Сценка была посвящена рекламированию нового сорта душистого мыла.
— Простите, — после небольшой паузы сказал Кноун, — если я оскорбил ваши чувства. Но в наше время так редко можно встретить человека верующего…
— Ничего, я не в обиде, — ответил Катиль.
— Ну а если так, — заявил Кноун, — то вы должны распить со мной бутылочку. И не вздумайте отказываться, — добавил он, заметив протестующий жест Катиля. — Надеюсь, бог не будет возражать: это отличное вино из Испании.
Минут через пятнадцать Катиль и Чарли были уже друзьями. Вино, очевидно, оказалось не таким уж легким. Во всяком случае, они уже успели даже выпить на брудершафт.
— Нет, ты мне все-таки объясни, — упорствовал Чарли, — как это ты, образованный человек, инженер, можешь верить в бога! Ведь это же бессмыслица. Ну, я еще понимаю — верить для других. В чем-чем, а уж в недостатке ханжества наше общество трудно упрекнуть. Но ты… Ты ведь веришь искренне!
— Ты слишком примитивно смотришь на вещи, — сказал Катиль, допивая вино, — все сверх меры упрощаешь, так не годится.
— Упрощаю? Но уж лучше упрощать, чем усложнять, — запальчиво произнес Чарли.
— Видишь ли… Люди часто применяют понятия, не вкладывая в них никакого смысла, или — что еще хуже — чудовищно искажая этот смысл. Вот ты говоришь — бог… бога нет… А что такое бог? Разумеется, я не стану рисовать тебе этакое всемогущее и вездесущее существо, которое все видит, все знает и все может. Мало ли наивных россказней умерло вместе с древними легендами. Это были детские годы человечества.
— Но человечество давно уже вышло из детского возраста, вставил Кноун.
— Вот именно. И ты хочешь, наверно, сказать, что космические корабли, бороздящие пространство, до сих пор нигде не встречали бога?.
— Как ты угадал? — удивился Чарли.
— Потому что это излюбленный аргумент таких, как ты. А между тем речь идет совсем о другом боге. О том, который может — вопреки всем утверждениям материалистов — творить материю из ничего. Который может заставить время течь в обратном направлении. Который дал электрону «свободу воли», то есть разрешил ему уклоняться от обычных законов электродинамики.
— Хотя я актер, — сказал Чарли, — но немного интересуюсь и физикой, хотя кто ею сегодня не интересуется? И то, что ты мне сейчас наговорил, — это, ты извини меня, просто-таки сплошное мракобесие. И ведь это все давно уже опровергнуто наукой…
— Еще раз говорю тебе, что я верю в того бога, который непознаваем до конца, который разлит во всем вокруг нас. По сути, бог — это природа, это кибернетика, это вообще все, что окружает нас. Ведь абсолютно все, даже самые мельчайшие явления вокруг нас взаимосвязаны. И эти связи бесконечно сложны. Знаешь ли ты, что, делая вдох, мы вдыхаем молекулы воздуха, содержавшегося в предсмертном вздохе Цезаря? Впрочем, извини меня: кажется, я не в меру расфилософствовался. Хочется немного забыться.
— Послушай, Катиль… А это в самом деле так?
— Что?
— Да насчет Юлия Цезаря.
— Прямое следствие теории вероятностей. На это указал еще великий Джине. Вот что, Чарли. Могу я тебе доверить одну тайну?
— Любую тайну, — заявил Кноун, вынимая вторую бутылку. Лицо актера налилось кровью, глаза возбужденно блестели.
— Погоди, — Катиль отстранил полный стакан, — выпьем потом. Речь идет об убийстве Гуго Парчеллинга.
— Об убийстве Гуго? — переспросил Кноун. — А разве он… мертв? Я слушал перед посадкой последние известия…
— Он еще жив, но думаю, что это продлится недолго.
— Что это значит? Это твоя работа, старик? — Лицо Чарли выражало целую гамму разнородных чувств.
— Я тебе все расскажу, — зашептал Катиль, наклоняясь к Чарли.
Внезапно прозвенел мелодичный гонг. «Через пять минут экспресс прибывает на станцию назначения», — бесстрастно сообщил металлический голос информатора.
Кабинет Джона Триллинга не поражал великолепием. Обстановка его выглядела заурядной, даже будничной, если не считать кибернетического секретаря, занимавшего добрую треть кабинета. Секретарь мог навести и выдать хозяину любую справку, сообщить любую информацию. Поговаривали даже, что секретарь перенял и характер хозяина — капризный, вспыльчивый. Впрочем, достоверно этого никто не мог утверждать, так как с секретарем мог иметь дело только сам Джон Триллинг.
— Итак, милейший, вы считаете, что нить найдена? — сказал Триллинг, закуривая сигару.
— Так точно, сэр, — ответил шеф байамской полиции, стоя навытяжку.
