- Что... Что это было, Клеф? Что случилось? Что...
Но слово "случилось" так не соответствовало чудовищной панораме за окнами, что он с трудом удержался от истерического смешка и невысказанный вопрос повис в воздухе. Он смолк, пытаясь унять бившую его дрожь.
Стараясь удержать равновесие, Клеф нагнулась и взяла дымящуюся чашку. Она подошла к нему, покачиваясь, и протянула напиток - свою панацею от всех зол.
- Выпейте, Оливер. Здесь мы все в безопасности, в полной безопасности.
Она прижала чашку к его губам, и он машинально сделал несколько глотков. Душистые пары сразу же обволокли сознание, за что он был им благодарен.
- Это был метеор, - говорила Клеф. - Маленький такой метеорит, честное слово. Здесь мы в полной безопасности, и с домом все в порядке.
Из глубины подсознания всплыл вопрос, и Оливер услышал свое бессвязное бормотание:
- Сью... Сью... Она...
Он не мог выговорить остального.
Клеф снова подсунула ему чашку.
- Я полагаю, она может ничего не бояться - пока. Пожалуйста, Оливер, забудьте обо всем и пейте!
- Но ведь вы же знали! - Эта мысль дошла наконец до его оглушенного сознания. - Вы могли предупредить или...
- Разве в наших силах изменять прошлое? - спросила Клеф. - Мы знали - но смогли бы мы остановить метеор? Или предупредить жителей? Отправляясь в путешествие, мы даем клятву никогда и ни во что не вмешиваться...
Голоса в комнате незаметно стали громче и теперь перекрывали шум, нараставший снаружи. Треск пламени, вопли и грохот разрушения сливались над городом в сплошной рев. Комнату заливало зловещим светом, по стенам и на потолке плясали красные отблески и багровые тени.
Внизу хлопнула дверь и кто-то засмеялся визгливым, хриплым, злым смехом. У кого- то в комнате перехватило дыхание, потом раздались крики испуга, целый хор криков. Оливер попытался сосредоточиться на окнах и на жуткой картине, которая расстилалась за ними, - и обнаружил, что это ему не удается.
Некоторое время он еще напряженно щурился и только потом понял, что зрение изменило не ему одному. Тихонько всхлипывая, Клеф прижалась к нему. Оливер машинально обнял ее и почувствовал облегчение оттого, что рядом было теплое, живое человеческое тело. Оно было настоящим, к нему хотя бы можно было прикоснуться - все остальное больше походило на дурной сон. Ее аромат, смешанный с одуряющим запахом чая, ударил ему в голову, и на короткое мгновение, пока он сжимал ее в объятиях (он понимал, что в последний раз), он совершенно забыл о том, что даже внешний вид комнаты как-то уродливо изменился.
Он ослеп, но не совсем. Слепота набегала чередой, быстрыми, расходящимися волнами мрака: в промежутках глаза успевали выхватить отдельные лица в неверном, мерцающем свете, идущем из окон, - недоверчивые, напряженные.
Волны набегали все чаще. Теперь зрение возвращалось только на миг, и этот миг становился все короче, а промежутки мрака - длиннее.
Снизу опять донесся смех. Оливеру показалось, что он узнал голос. Он открыл рот, чтобы сказать об этом, но где-то рядом хлопнула дверь и, прежде чем он обрел дар речи, Омерайе уже кричал в пролет лестницы.
- Холлайа? - его голос поднялся над ревом города. Холлайа, это вы?
Она снова рассмеялась, в ее смехе было торжество.
- Я предупреждала вас! - раздался ее хриплый резкий голос. - А теперь спускайтесь к нам на улицу, если хотите увидеть, что будет дальше.
- Холлайа! - с отчаянием выкрикнул Омерайе. Прекратите это, иначе...
Ее смех прозвучал издевкой.
- Что вы будете делать, Омерайе? На этот раз я спрятала его получше. Спускайтесь на улицу, если хотите досмотреть до конца.
В доме воцарилось угрюмое молчание. Оливер ощущал на щеке учащенное дыхание Клеф, чувствовал под руками мягкие движения ее тела. Усилием воли он попытался остановить это мгновение, продлить его до бесконечности. Все произошло так быстро, сознание удерживало лишь то, что можно было тронуть и взять в руки. Он обнимал Клеф легко и свободно, хотя ему хотелось сжать ее в отчаянном порыве: он знал, что больше им не придется обнимать друг друга.
От безостановочного чередования тьмы и света ломило глаза. Издалека, снизу, докатывался рев охваченного пожаром города, пронизанный долгими, низкими, петляющими гудками сирен, которые сшивали какофонию звуков.
Затем с первого этажа сквозь непроглядную тьму донесся еще один голос - мужской, очень низкий и звучный:
- Что здесь творится? А вы что тут делаете? Холлайа, вы ли это?
Оливер почувствовал, как Клеф окаменела в его объятиях. Она перевела дыхание, но не успела ничего сказать, потому что человек уже поднимался по лестнице тяжелыми шагами. Его твердая, уверенная поступь сотрясала старый дом.
Клеф вырвалась из рук Оливера. Она радостно закричала: "Сенбе! Сенбе!" - и бросилась навстречу вошедшему сквозь волны тьмы и света, которые захлестнули пошатнувшееся здание.
Оливер немного потоптался на месте, пока не наткнулся на стул. Он опустился на него и поднес к губам чашку, с которой не расставался все это время. В лицо пахнуло теплым и влажным паром, но различить отверстие было почти невозможно.
Он вцепился в чашку обеими руками и начал пить.
Когда он открыл глаза, в комнате было совсем темно... И тихо, если не считать тонкого мелодичного жужжания на таких высоких тонах, что оно почти не касалось слуха. Оливер попытался освободиться от чудовищного наваждения. Он решительно выбросил его из головы и сел, чувствуя, как чужая кровать скрипит и покачивается под тяжестью его тела.
Это была комната Клеф. Нет, уже не Клеф. Исчезли сияющие драпировки, белый эластичный ковер, картины - ничего не осталось. Комната выглядела, как прежде, - за одним исключением.
В дальнем углу стоял стол - кусок какого-то полупрозрачного материала, который излучал мягкий свет. Перед ним на низком табурете сидел человек, он наклонился вперед, и льющийся свет четко обрисовывал его могучие плечи. На голове у него были наушники, он делал быстрые и как будто бессистемные пометки в блокноте, что лежал у него на коленях, и чуть-чуть раскачивался, словно в такт слышной ему одному музыке.
Шторы были спущены, но из-за них доносился глухой отдаленный рев, который запомнился Оливеру из кошмарного сна. Он провел рукой по лицу и понял, что у него жар и комната плывет перед глазами. Голова болела, во всем теле ощущалась противная слабость.
Услышав скрип кровати, человек у стола обернулся и опустил наушники, которые охватывали его шею наподобие воротничка. У него было властное чувственное лицо и коротко подстриженная черная бородка. Оливер видел его впервые, но сразу узнал эту отчужденность - ощущение непреодолимой пропасти времени, которая разделяла их.
