Меня выносит на очередной гребень и…
Склон следующей волны усеян ярко-красными пятнами: красное на синем — очень красиво.
Водомерки!
Я выхватываю осколок раковины и выставляю перед собой. На мгновение все вокруг застывает, как на снимке: висящая в воздухе Арабелла, летящие по ветру клочья белой пены, круглая луна, плывущая над темной горой острова. И водомерки: растопыренные лапы, лаково блестящие панцири — примерно метр в диаметре.
А потом…
Потом я переваливаю через гребень и, вытянувшись в струну, скольжу вниз — быстрее, быстрее… осколок раковины зажат в вытянутой руке. Водомерки расходятся веером (пропускают меня, чтобы напасть сзади)… я пролетаю сквозь их стаю и, сделав кувырок, поворачиваюсь — как раз чтобы успеть полоснуть раковиной по сунувшейся ко мне морде.
С распоротым глазом, водомерка заваливается набок и судорожно бьет ногами. Ее товарки отскакивают в стороны… но тут же бросаются на раненое насекомое. Раздается громкий неприятный хруст: жвалы раздирают хитиновый панцирь.
Однако досмотреть представление мне не удается: незаметно для себя я переваливаю через очередной гребень и, потеряв равновесие, падаю спиной назад. Волны крутят и вертят меня… я не понимаю, где верх, где низ. В нос набивается едкая, соленая вода.
А когда я выныриваю, то вижу летящую на меня водомерку — насекомое катится, как лыжник, по склону волны. Я отмахиваюсь раковиной, но попадаю в пустоту… вернее не в пустоту, а в широко разинутые жвалы. Ладонь прокалывает острейшая боль, раковина выскальзывает из пальцев. Две пары когтистых лап хватают меня за плечи и бока; к лицу приближается бородавчатая морда — превозмогая боль в прокушенной руке и отвращение, я пытаюсь морду эту оттолкнуть…
Но тут что-то большое падает водомерке на спину раздается хруст, лапы насекомого разжимаются. Меня относит в сторону, а водомерка, вздымая тучи брызг, погружается в воду. Я вижу в спине у нее дыру, в которой пузырится густая белая гадость.
Арабелла висит в воздухе и плотоядно щелкает жвалами.
Я осторожно спрыгиваю на пол и свечу по сторонам фонариком: коридор уходит в бесконечность. От стены до стены примерно четыре метра, от пола до потолка примерно три. По стенам тянутся ржавые трубы. Воздух едкий — у меня начинают слезиться глаза… здесь явно не помешали бы защитные очки.
Чапай стрекочет и гарцует от нетерпения.
«Ладно, пошли», — ударяясь о стены, мои слова вереницей уносятся в бесконечность. Муравей бросается вперед, я — за ним.
На раскисшем бетоне пола — лужи, на влажном бетоне стен — разводы плесени. Иногда в стенах коридора открываются боковые проходы, но Чапай бежит прямо. Равномерные движения его ног действуют на меня отупляюще. Острая боль из-за утраты Нюты чуть ослабела: вовлеченность в действие — вопреки логике — внушает ложные надежды.
Мои ботинки шлепают по лужам; лапы Чапая цокают, как подкованные.
Вдруг муравей останавливается и поднимает голову, не то прислушиваясь, не то принюхиваясь. Я тоже встаю — вокруг висит тишина… не знаю, как Чапай, но я слышу лишь собственное хриплое дыхание. Впрочем (жду еще несколько секунд), сзади доносится тихий гул. Я также ощущаю вибрацию: пол под ногами дрожит, будто сюда мчится стадо буйволов — если б буйволы еще водились на Земле, конечно…
Если мы останемся на месте, нас неминуемо затопчут.
Чапай возбужденно мечется взад-вперед; я пытаюсь вспомнить, когда мы миновали последний боковой проход… кажется, давно. Пробегаю вперед, но ответвлений нет и там — деваться некуда!
Неожиданно Чапай прыгает на стену и лезет вверх — долезает до потолка и повисает там вверх ногами. Он глядит на меня и тревожно стрекочет.
А куда прикажете деваться мне?
Топот бесчисленных ног становится громче — я уже различаю звуки отдельных шагов. Подо мной трясется пол.
По стене коридора тянется труба; я пытаюсь взобраться на нее, но проржавевший металл ломается, и я падаю. Пробую залезть в другом месте, но труба ломается опять.
На мгновение меня охватывает паника: по спине катится пот, сердце колотится в горле. Слушая нарастающий гул, я свечу фонариком в черную глубину коридора — луч выхватывает глазастую, усатую морду… еще одну… еще одну… Ноги тараканов сгибаются и разгибаются, как рычаги машин; трехметровые усы непрерывно шевелятся.
Сейчас они опрокинут меня — и тогда конец!
Я цепляю фонарь за пуговицу, бросаюсь к висящему на потолке Чапаю — подпрыгиваю и хватаюсь за него, поджав ноги. Истошно стрекоча, муравей вцепляется в изъеденный коррозией бетон… не дай бог насекомый разозлится и цапнет меня за руку!
И вот первый таракан проносится под нами… пара секунд, и они уже несутся непрерывным потоком. Десятки тонких дрожащих усов скользят по мне, ощупывая на ходу, под их прикосновениями тело мое медленно раскачивается. «Чапай, дружище, потерпи!» — умоляю я муравья.
Наконец последний таракан исчезает в глубине туннеля. Я разжимаю затекшие пальцы, спрыгиваю на пол. Рядом шмякается Чапай и, упершись передними лапами мне в колено, сердито стрекочет — ругается на меня. «Спасибо, насекомый! — я чешу у него под подбородком. — Спас своего хозяина!» Потом смотрю на истоптанный тараканами бетон пола и озабоченно говорю: «Чапай, след!»
Несколько секунд муравей щупает антеннами пол, а потом бросается в темноту туннеля.
Я плыву вдоль острова. Справа от меня ревут волны, разбиваясь о каменную стену, — от нее надо держаться подальше. Но и отплывать далеко тоже нельзя, иначе я не замечу проход внутрь острова, куда зашел катер. Солнце давно село; единственным источником света является луна.
Волны мотают меня вверх и вниз, в руках и ногах клубится усталость. Сколько я плыву — час? полтора?.. Прокушенная водомеркой ладонь быстро наполняется пульсирующей болью.
Проход в скалах открывается внезапно: он узок — метров двадцать, не шире. Сильное течение тянет меня внутрь — очевидно, сейчас прилив. Ага, понятно: прилив, наверное, и помешал брюнетке покинуть остров.
Я перестаю грести: течение само затаскивает меня в пролив; корректируя курс гребками, я несусь по узкому извилистому коридору и наконец оказываюсь в лагуне.
Волны и ветер стихают, будто их и не было.
Лагуна представляет собой круглое озерцо с крутыми скалистыми берегами. Выбраться на сушу можно лишь на дальней стороне — там виднеется цепочка фонарей… похоже на набережную. Откуда? Разве здесь кто-то живет?.. Удивиться я, однако, не успеваю, ибо замечаю катер: он пришвартован в дальнем конце набережной. В иллюминаторах горит свет.
