Внезапно на дороге к монастырю послышался рёв грузовика, за ним второго, третьего… «Целая колонна! Они что, всем городом куда-то собрались? Быть такого не может», — удивился Серж. Такое же изумление было и на лицах остальной братии: тяжёлые грузовики в здешних краях были редкостью. Причудливая природа наградила Альбию множеством огромных столовых гор[4], на которых и жили люди. А у подножия исполинских глыб за непроницаемым облачным слоем кипела своей дикой жизнью сельва. Прокладывать дороги в джунглях сложно, да к этому и не стремились: слишком разными были общины православных, мусульман, католиков, неоапостолов, поклонников преподобного Хаббарда, просто колонистов и многих других… Каждая жила на своей одной или нескольких горах, сообщаясь, при необходимости, друг с другом и с космопортом огромными грузовыми дирижаблями — благо кустарники основной экспортной культуры, радужного кофе, с избытком поставляли гелий. Такими же дирижаблями, только поменьше, пользовались, если надо было переместить крупный груз, и внутри поселения. А в остальном семьи колонистов или ходили пешком, или пользовались небольшими двух- или четырёхместными машинами.
Снова зазвучал колокол, только теперь он звал всех не в церковь, а на монастырский двор. Где вошедших ждало ещё более удивительное, но при этом тревожное зрелище: возле гусеничного транспортёра, гружёного зелёными ящиками военного снаряжения, стояли незнакомый Сержу пожилой майор и глава местной общины Андрей — оба с короткоствольными автоматами на плече. Зачем?! Альбия, хоть официально и считалась фронтиром — была исключительно тихим местом. Оружие, наверное, водилось только на обязательной для каждого мира имперской базе, да на складе армейского имущества рядом со здешним городком. Этот же склад служил и тренировочной школой для мальчишек-новобранцев, которые готовились к отправке в военное училище одного из центральных миров. Но таких, насколько знал Серж, сейчас насчитывалось всего два десятка человек — слишком мирной планетой была Альбия.
Убедившись, что собрались все, и получив разрешение от отца настоятеля, заговорил военный:
— Сегодня ночью секта Истинного Пути преподобного Хаббарда подняла мятеж, объявив о выходе Альбии из состава Империи. И о построении грядущего рая просвещённого разума…
— А как же гарнизон? А имперский флот? — ошеломлённо спросил настоятель.
— А нет у нас больше ни гарнизона, ни флота, — вдруг зло ответил Андрей. Его худощавое лицо исказила гримаса. — Дорогие заумные системы нападения и защиты — на всех хватило одного предателя, на десять минут отключившего наблюдение, да грузовика с булыжниками, брошенного с орбиты.
— Флот тоже не придёт, — тихим виноватым голосом добавил майор. — Я не знаю, сколько маяков им удалось уничтожить, но ближние не отвечают. А без них в здешнем облаке идти только на досвете — это год в самом лучшем случае, если уцелела хотя бы часть навигационной сети…
— В столице уже горят костры с несогласными, — устало произнёс Андрей, — а нас, тех, кто умеет воевать — всего девять. Это вместе с офицерами. Через три часа мятежники будут здесь… Людям же, чтобы уйти в сельву, надо хотя бы часов двенадцать… — на лице Андрея вдруг проступила смертная тоска, и он замолк. Но через несколько секунд, собравшись с духом, заговорил дальше: медленно, словно проталкивая каждое слово. — Я никогда никого не просил… Я знаю, что прошу от вас слишком многого… Я знаю, что прошу, наверное, невозможного… Но вдевятером мы не удержим дорогу.
Отче наш, Иже еси на небесех!
Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя,
яко на небеси и на земли.
Прости раба Твоего, что не последует слову Твоему и не соблюдает закон Твой, за то, что нарушу заповеди Твои. Грешен я, Господи, но не могу поступить иначе!
И вместе с остальными я шагнул к грузовику с оружием.
История шестая. Билет в рай
Ремешок босоножки лопнул, и подошва осталась лежать на полу прихожей. «Чё-ё-ё-ёрт, какая я невезучая, — вздохнула девушка. — А у меня ещё столько на сегодня дел запланировано…»
— Знаем мы твои дела, — поддела её подруга, — рыжие и с физического.
— Ну и что? — с гордым видом ответила Мила. — Завидуй молча! — тут её взгляд упал на испорченную обувь, и лицо снова приобрело трагичное выражение. — Девочки, что же делать-то? Если домой бежать, я же не успевааааю…
— Возьми мои, — сжалилась хозяйка дома. — У нас же вроде нога одинаковая? Держи. Вернёшь завтра на консультации.
— Сельмочка! Ты прелесть! — Мила торопливо стала расстёгивать застёжку на второй ноге, но в спешке никак не могла попасть пальцами на выступы фиксатора. Воспользовавшись тем, что одолженные туфли бесхозно остались стоять на полке, ими завладела Надин. Поднеся одну к свету, она завистливо присвистнула.
— Ух ты! Настоящий мерцающий шёлк!
— Это ей, наверное, дядя привёз, да? — произнесла Мила, ловко выхватывая туфлю у подруги. — Ну, как они на мне?
— Да, Анджи недавно был по делам на Мелете, вот и привёз пару…
Мила уже никого не слушала. Повертевшись пару минут перед зеркалом, она посмотрела на часы и стала торопить подругу, хотя и без особого успеха. Надин, словно в отместку, что ей не дали насладиться созерцанием мечты любой студентки, идущей в ногу с модой, снова завела разговор, что такой хорошенькой девушке, как Сельма, нельзя раз за разом пропускать университетские вечеринки. И через десять дней, как только начнутся каникулы, она обязательно должна быть на празднике конца семестра.
Сельма слушала весь этот поток со свой неизменной чуть детской и наивной улыбкой, лишь изредка поддакивая и соглашаясь. Столичный житель и дочь обеспеченных родителей, Надин с первого курса «взяла шефство» над подругой-провинциалкой. И хотя за четыре года у Сельмы сложилась репутация застенчивой недотроги, Надин и Мила до сих пор не оставляли попыток познакомить её с каким-нибудь симпатичным парнем. Обычно Сельма слушала монологи о печальной судьбе старых дев спокойно, но сейчас откуда-то из глубины вдруг поднялась мысль: «Как же вы мне надоели, клуши!» Но мгновенно спряталась подальше: ссориться с Надин было невыгодно и неразумно. А общаясь лицом к лицу, нельзя думать о человеке одно и при этом говорить совсем другое — как бы хорошо ты ни владел собой, как ни учился контролировать свою мимику и жесты, неприязнь и обман всё равно найдут дорогу наружу. «Будь с нужными людьми искренна, и они к тебе потянутся», — эту истину она усвоила очень и очень давно. Потом, когда подружки уйдут, и до следующего визита у неё будет достаточно времени, чтобы даже тень пришедших мыслей успели изгладиться без следа — она, может быть, и позволит чувству неприязни вернуться в сознание. Но не сейчас, ни в коем случае не сейчас.
