Или, может быть, это и есть щенок — домашнее животное? Нужно обладать действительно чуждой психологией, чтобы разместить изображение домашнего животного в послании вроде этого. Если только… если только оно не является симбионтом, необходимой частью жизни своего хозяина, скажем, как собака‑поводырь.
Отправители были вынуждены использовать кадр шириной пятьдесят девять бит, потому что это было наименьшее простое число, подходящее для 1711‑битной картинки. Однако я заметил, что два дополнительных, неиспользуемых столбца были размещены по бокам картинки, и не были использованы для того, чтобы отодвинуть изображения Треногого и Щенка подальше друг от друга. Если бы я хотел сообщить о том, что эти две формы жизни живут порознь — скажем, одна на суше, другая в воде — то я бы постарался разнести их в кадре на по возможности большее расстояние. То, что Отправители этого не сделали, могло означать, что эти два вида живут совместно.
Я выполнил поиск по научно‑фантастической и научно‑популярной литературе о внеземной жизни. В ней часто встречалась идея о том, что высокие худые существа будут жителями планет с низкой силой тяжести, а приземистые и коренастые — уроженцами тяжёлых планет. Мне это показалось чрезмерным упрощением: в конце концов, Земля как‑то породила и галапагосских черепах и жирафов, и аллигаторов и брахиозавров, и утконосов и страусов. Нет, ориентация тела определяется скорее экологической нишей, чем силой тяжести. В какой нише эволюция могла произвести гигантский прыгающий треножник? Возможно, он питался плодами. Правая рука существа, возможно, поднята не в приветствии, а в попытке дотянуться до своего обеда на высокой ветке; прыгучие ноги могут быть полезны для того, чтобы достать до ветвей, до которых иначе не дотянуться. Конечно, есть школы, которые утверждают, что травоядные неспособны построить технологическую цивилизацию, поскольку изготовление орудий может возникнуть лишь при необходимости убивать и разделывать добычу.
Невозможность узнать, однозначно интерпретировать сводила с ума. И всё же последняя часть этого послания была ещё труднее для понимания, ещё загадочнее…
Не буду даже притворяться, что понимаю, через что проходила сейчас Кирстен. Вот она, в своей квартире, которую делит с Аароном, пытается утешить любимого человека, переживающего смерть бывшей жены. То, что это причиняло ей страдания, было очевидно из её медицинской телеметрии: пульс учащённый, ЭЭГ возбуждённая, дыхание неровное. У меня нет возможности непосредственно замерить кислотность её желудка, но все косвенные признаки сильнейшей изжоги были налицо. Кирстен, высокая, спокойная и уравновешенная, не так легко демонстрировала своё внутреннее состояние, но обычно была, хоть знал о том лишь я, более искренней.
Аарон молчал в течение трёх минут и двадцати одной секунды, сидя напротив Кирстен в своём любимом кресле — массивном пилотском кресле с челнока, которое он сам неумело обтянул коричневым вельветом. Последнее, что сказала Кирстен, было: «Она не была похожа на…», что, как я считал, означало, что Диана не обладала свойствами, которые Кирстен ассоциировала с самоубийцами. Я уверен, что медицинская подготовка Кирстен включала лекции и на эту тему, так что я не сомневался в правомерности её наблюдения. Однако, как мне было хорошо известно, даже самые рациональные и неэмоциональные люди могут наложить на себя руки.
— Это я виноват, — сказал, наконец, Аарон глухим бесцветным голосом.
— Ты не виноват, — сразу ответила Кирстен с уверенностью, которой Аарон, наверное, ждал от неё ранее. — Ты не можешь винить себя в том, что случилось. — Психологическая помощь отстояла довольно далеко от области медицинской специализации Кирстен, и я не мог сказать, делает она это экспромтом, или на самом деле знает, что ей нужно делать, чтобы поддержать Аарона. Я запросил сведения о её подготовке. Учась в Сорбонне, она посещала вводной курс психологии. Единственный курс, и сдала его на тройку с плюсом. — Ты не можешь позволить этим вещам губить тебя.
Вещам. Их любимое слово, которое может означать всё, что угодно. Она говорит о предполагаемом самоубийстве Ди? О настойчивости, с которой Аарон винит в нём себя? Или о чём‑то ещё, менее очевидном? Чёрт их возьми, хотел бы я, чтобы они были точнее в своих высказываниях.
— Она просила меня — умоляла — не бросать её, — сказал Аарон, опустив голову. С моей точки обзора я не мог сказать, смотрит он в пол или закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться на испытываемом им внутреннем смятении. То, что Диана не хотела, чтобы их отношения с Аароном завершились, было правдой, но взгляд Аарона на её действия был искажён чувством вины. Либо так, либо — менее достойная альтернатива — он намеренно лжёт, чтобы вызвать больше симпатии со стороны Кирстен. Так или иначе, но Диана никогда не упрашивала его остаться.
— Не вини себя, — снова сказала Кирстен, что означало, по‑видимому, что она уже исчерпала запас психологических приёмов, которые остались в её памяти после того единственного курса.
— Я чувствую себя… пустым. Беспомощным.
— Я знаю, что это больно.
Аарон снова погрузился в молчание. Потом произнёс:
— Это и правда больно. Это охренеть как больно. — Он поднялся — руки засунуты глубоко в карманы — и запрокинул голову к созвездиям дырочек в звукопоглощающем покрытии потолка. — Я думал, мы с ней расстались друзьями. Мы любили друг друга, я правда любил её всем сердцем, но потом мы отдалились. Стали другими. Разными. — Он слабо качнул головой. — Если бы я знал, что она так тяжело это воспримет, я бы никогда…
— Никогда бы не оставил её? — нахмурившись, закончила за него Кирстен. — Ты не можешь быть пленником чувств другого человека.
— Может быть. А может, и нет. Ты знаешь, Диана и я встречались почти год, прежде чем пожениться. Я и маме‑то про неё сказал только перед самой свадьбой; она бы никогда не одобрила моей связи с блондинистой «шиксой». Мы всегда должны принимать во внимание чувства других людей.
— Ты хочешь сказать, что остался бы с Ди, если бы она заявила, что наложит на себя руки, если ты уйдёшь?
— Я… я не знаю. — Аарон начал мерять шагами комнату, отбрасывая с дороги валяющиеся на полу предметы. — Возможно.
Голос Кирстен отвердел.
— И, я полагаю, ты принял во внимание её чувства, когда начал встречаться со мной?
— Я не хотел делать ей больно.
— Но ты сделал бы больно мне, если бы передумал и решил бы остаться с Дианой.
— Тебе я тоже не хотел делать больно.
