Когда дверь в зал закрылась, к нам подошла Андриана.
— Ничего страшного, Феликс. Я понимаю Анну. На ее месте я бы тоже сомневалась. Думаю, это наше упущение. Нужно было сначала ознакомить ее с работой Центра, ввести ее в курс дела, и только потом требовать ответа.
— Но это же строго секретно! – возмутился Феликс. — Как можно допускать посторонних людей?
— Если ты ее привел, она уже не посторонняя. Разве нет? Давайте сделаем так: ты проведешь Анну по нашим главным блокам, все ей покажешь, расскажешь, а потом она сделает выбор. Нам нужны уверенные люди.
— А если и потом откажусь? — спросила я на всякий случай.
— Ничего, мы что-нибудь придумаем, — загадочно улыбнулась Андриана, но почему-то от этой улыбки мне стало не по себе. Слишком хищно блеснули ее черные глаза.
— Вот пропуск Анне. Он откроет только те уровни, на которые ей можно, — Андриана положила на стол зеленую карточку. – Надеюсь, экскурсия вам понравится.
Мы с Феликсом остались одни. Он по-прежнему молчал, а я чувствовала себя нашкодившим дитем, в сторону которого не хотят даже смотреть.
— Что ж ты меня так подводишь! — наконец выплеснул обиду шеф.
— Кто? Я? Ничего себе! Ты решил все за меня, притащил сюда и говоришь, что я тебя подвожу!
— Ладно, не ори. Все равно уже поздно. Пойдем, а потом делай, что хочешь.
Пришлось покорно следовать за ним, хотя больше всего я хотела побыстрей оказаться за пределами этого огромного подземного муравейника.
* * *Наша экскурсия по Центру длилась несколько часов. Ноги ныли от усталости, а Феликс все водил меня по лабораториям и коридорам, знакомил с каким-то людьми, наивно полагая, что я запомню хотя бы десятую долю их имен и должностей. Но я и не старалась запомнить, потому как твердо знала, что больше туда не вернусь и с этими людьми вряд ли когда-нибудь встречусь снова.
Феликс постепенно растерял обиду и, гордо подняв голову, распахивал передо мной новые двери, с напущенной небрежностью посвящал меня в «азы науки» и всячески старался подчеркнуть, что мне выпала настоящая честь не только побывать в святая святых, но и стать членом этого глобального, элитного объединения. Похоже, он действительно гордился новой работой.
Мы побывали, по меньшей мере, в десятке лабораторий, видели сотни людей, склоненных над микроскопами, измерили собственными ногами необъятность центра, но Феликс и словом не обмолвился, зачем здесь нужна именно я. Он виртуозно уходил от ответа, стараясь переключить мое внимание на что-то другое. Я задала этот вопрос раз десять в разных вариантах, но не получила ни одного четкого ответа, только заученные умасливания, будто я самый надежный и самый перспективный сотрудник.
Перед очередной лабораторией я остановилась. Феликс жестом пригласил меня, но я решительно замотала головой.
— Ну, что случилось?
— Скажи прямо, что тебе от меня нужно? Почему не кто-нибудь другой? Пока не ответишь, я с места не сдвинусь, клянусь!
— Сто раз тебе уже сказал, что ты больше остальных подходишь для этой работы. Не каждому можно доверить такие дела…
— Какие дела? Феликс, договаривай! Хватит делать из меня дуру.
Я смотрела в упор. Он опустил глаза и замялся.
— Не знаю, что тебе сказать, честное слово. Работа только начинается, мы сами многого не знаем, если не сказать, что ничего, — шеф как-то сразу поник и присмирел. – Ладно. Я расскажу тебе, что знаю. Однако есть одно «но»…
— Ну?
— Если ты потом откажешься с нами работать, тебя не выпустят наверх с этими знаниями.
— На что ты намекаешь?
— На принудительную процедуру… короче, тебе потом конкретно промоют мозги.
— Что? – я не поверила своим ушам.
— Просто из твоей памяти удалят эти дни, наш разговор и все, что связано с центром. Но, возможно, заденут и другие части, что очень неприятно.
Феликс говорил об этом так спокойно, будто мне предстояла обычная стрижка, а не процедура просеивания памяти.
— В общем, решай. Если ты согласна – я тебе все расскажу, если нет – не задавай лишних вопросов. В конце концов, для твоей работы совсем не обязательно знать все.
— Вот и славно! Тогда я просто отказываюсь. Не надо мне ничего рассказывать. Вези домой!
— Эх, Аномалия, знала бы ты, от чего отказываешься. Ну, вернешься ты завтра в клинику и будешь еще лет сто сидеть в своем кабинете. На мое место придет новый начальник. Еще неизвестно, как тебе заживется тогда. А я предлагаю тебе новое. Понимаешь? Новое! И поверь, это того стоит. Сейчас ты – пешка, а можешь стать королевой.
Я задумалась. Этот огромный муравейник работает над каким-то очень важным, если не сказать глобальным проектом. За последние месяцы у меня накопилось слишком много вопросов: я была свидетелем перемен, но не понимала, почему все это происходит. Хотелось хоть какого-то объяснения, чтобы снова жить спокойно. Но пешкам, как выразился Феликс, эти знания недоступны. Их дело – ходить и держать основной удар.
С другой стороны, все это – не детская игра, и Феликс не врет. Если что, я могу вляпаться в очень неприятную историю.
Вдруг Феликс, не дожидаясь ответа, схватил меня за руку и, глядя в глаза, быстро зашептал:
— Все, что я сейчас тебе скажу, находится под грифом строгой секретности. Если хоть слово выйдет за пределы Центра – тебе конец. Это понятно? — он больно сжал мою руку. — В последнее время участились случаи аномальных беременностей – это ты знаешь. Их счет пошел уже не на единицы, и даже не на десятки, их значительно больше. Между ними есть связь: все женщины прошли через процедуру нановкрапления в раннем возрасте. Основная доля аномалий приходится на тех из них, кто решился рожать после сорока лет. Женщины из второго и третьего поколения после нулевого – уже почти все с пороками развития плода. Чем дальше по лестнице поколений, тем больше мутаций. Знаешь, что это может значить?
— Что?
— Старение и смерть организма, в том числе и человеческого, избавляет его от огромного количества мутаций, накопленных за жизнь. То есть, умирая, организм не оставляет ни единого шанса передать эти мутации новому поколению. Понимаешь? — глаза Феликса расширились, он вспотел и стал похож на сумасшедшего. — Теперь средняя продолжительность жизни человека значительно увеличилась. Мы успеваем насобирать целый букет аномалий, огромное количество! Самое страшное – мы успеваем передать этот букет наследникам! И еще неизвестно, как на это влияет нановкрапление.
— Феликс, мне больно! – не выдержала я и вырвала руку.
Он как будто очнулся после бреда, вытер мокрый лоб и уже спокойнее продолжил:
