Наконец небольшой хор, состоявший из трех до отвращения полных жизнью девиц в розовых просвечивающих блузках с огромными бантами, занял свое место за поминальным столом, и отпевание началось. Священник три раза обошел гроб, размахивая кадилом, из которого сыпали красные искры и шел удушливый серный дым.
Если вы помните, православный чин отпевания ведется от имени самого усопшего. И вот, когда хор запел: "Связан мой язык, и затворился мой голос, в сокрушении сердца молю Тебя, Спасительница моя, спаси мя..." среди этих молодых, сильных, жизнерадостных голосов послышался некий слабый, тонкий, дрожащий голосок, звучавший как бы из отдаления. Это сама старушка подпевала им, но никто не слышал ее тоненького пения, - никто, кроме мертвеца. Пристально вглядываясь в сморщенные, неподвижные губы покойницы, он внимал этому голоску, исходившему, казалось, из самого сердца, ибо сказано в "каноне молебном при разлучении души и тела": "Уста мои молчат, и язык не глаголет, но сердце мое вещает".
И затем, словно бы обретя в этих словах покой душевный, живой мертвец, не дожидаясь окончания службы, вышел из церкви и углубился в кладбище. Миновав заброшенную деревянную часовенку, он прошел вдоль покосившихся крестов и оградок, за которыми давно уже никто не присматривал. В самом дальнем углу, возле глухой бетонной стены, которой отгородился от своих мертвецов город, была могилка безымянного католического монаха с простым каменным надгробьем, на котором только и можно было различить полустершийся и заросший лишайником год рождения: 1661. Спотыкаясь и оскальзываясь на прелых листьях, ходячий мертвец приблизился к ней... глянцевато-белый от плесени, торчащий из земли корень высохшего вяза подвернулся ему под ногу, и, зацепившись за него, мертвец рухнул лицом на могилу, которая провалилась под ним, засыпав его землей, тут же покрывшейся свежим снежком. Каменное надгробие перевернулось кверху основанием, и год рождения давно почившего святого превратился в год смерти новоявленного грешника.
УРОДЫ
Грузовик был что надо. Если бы мне сказали, что он склепан из лязгу и дребезгу, я бы ничуть не удивился. Все его детали ходили ходуном. Болты прыгали в своих гнездах. Стекла жалобно дребезжали. А прогнившие доски кузова громыхали, как съеденные зубы дистрофика. Я уж не говорю о том, что у него совсем не было колес. И все же он мчался во всю прыть по кривой проселочной дороге, подпрыгивая на ухабах и подскакивая на колдобинах. И видели бы вы, как его при этом раскачивало из стороны в сторону! Когда задняя ось кренилась налево, кузов заваливался направо. Когда передняя ось попадала в яму, кабина подпрыгивала и кое-как нахлобучивалась обратно. Вот уж действительно, ничего более нелепого и представить себе было невозможно.
Но, Боже мой, что за скопище невообразимых уродов облепляло его со всех сторон! За рулем, задрав босые ноги кверху, сидел безрукий. У него была круглая обритая татарская башка и заросшая щетиной морда со сломанным носом. А как ловко управлялся он с баранкой! Она постоянно вырывалась у него из ног, но он тут же проворно хватал ее снова и крутил с азартом и бешеным весельем.
На педали жал безногий. Сидя на полу под своим безруким товарищем, он в самые неподходящие моменты давил на тормоза или дергал на себя ручку переключения скоростей, отчего грузовик то внезапно утыкался носом в землю, то с громким ржанием срывался с места в карьер. Стоит ли говорить, что при этом всю безобразную свору, сидевшую в кузове, швыряло и кидало из стороны в сторону, а одного из них (сифилитика с провалившимся носом), подбросило так, что он вывалился за борт и кубарем покатился в овраг.
На правом сиденье, пуская по подбородку пузырящиеся слюни и жуя зеленоватые сопли, сидел набитый дурак. Он был у них за главного, должно быть, из-за невероятной толщины, придававшей ему весьма внушительный вид.
И, наконец, посередине, на крышке двигателя, восседал слепой, указывавший дорогу. Несмотря на июльскую жару, несмотря на духоту в наглухо закупоренной кабине, несмотря на нестерпимый жар, шедший от спекшегося двигателя, этот тощий, бледный старик в круглых черных очках был одет в серое осеннее пальто и широкополую шляпу. Его грязные полосатые брюки с бахромой наплывали на черные, узкие, лакированные туфли, натянутые на босу ногу.
Еще с полтора десятка всевозможных уродов отягощало кузов грузовика. Среди них были горбатые, щербатые, кривые, колченогие, безносые, безмозглые и даже безмудые. Все это был самый отъявленный сброд. Все они ужасно шумели, кричали, вопили и беспрестанно дрались друг с дружкой. Всех их швыряло то взад, то вперед, и каждый из них набил порядочно шишек и получил немало синяков. Не разбирая пути, они гнали по кривой проселочной дороге, волоча за собой длинное полотнище пыли.
Но вот они увидали в стороне от дороги небольшой кирпичный дом, окруженный высоким забором с деревянными воротами, и тотчас из их здоровых, луженых глоток вырвался дружный и поистине непередаваемый вопль, сравнимый разве что с ревом тиранозавра, почуявшего близость самки. Дурак перестал таскать сопли в рот и, возбужденно пукнув, толкнул в бок старика слепого. Слепой, точно заведенная пружина, слетевшая с крючка, тут же принялся колотить тростью по бритой башке безрукого. В ответ безрукий резко крутанул руль влево, а безногий, который, казалось, был связан с ним невидимыми нитями, в то же мгновение со всей силой надавил на тормоза, отчего грузовик встал поперек собственного движения и с грохотом перевернулся набок, взметнув тучу пыли. Когда пыль осела, взгляду стороннего наблюдателя предстало презабавнейшее зрелище: искореженные груды обломков, из-под которых проворно, как тараканы, выползали уроды.
И видели бы вы, как ловко удирали с места происшествия эти выродки! Впереди бежал безногий, отталкиваясь от земли сразу обеими мускулистыми руками. На его шее, суча пятками по чему ни попадя и бешено вращая налитыми кровью глазами, восседал безрукий. Следом за ними, пыхтя и попердывая от натуги, несся дурак. От страху он наложил полные штаны, и теперь от него нестерпимо несло. И, наконец, далеко позади, быстро ощупывая землю перед собой тросточкой, как муравей усиками, ковылял слепой. Глухой и немой, вылетевшие из кузова при ударе, колесом укатились далеко вперед, ухватившись друг за дружку. Все прочие остались лежать среди обломков и сгорели заживо при взрыве.
Но если вы думаете, что это обескуражило главарей шайки, то вы глубоко заблуждаетесь. Увидав, что грузовика больше нет, они рванули прямиком к дому, вскарабкались на ворота, повисли на них и, раскачав, повалили своей тяжестью внутрь двора. К несчастью, в тот час хозяина не было дома, и уроды могли делать все, что взбрело бы им в голову. Они тут же принялись переворачивать все в доме кверху дном, пока не наткнулись на изрядное количество прозрачных бутылок, припрятанных среди белья в комоде. Надо ли говорить, что эти выродки немедленно перепились до чертиков и учинили самый безобразный дебош, какого еще свет не видывал?
