К счастью, я последовал совету барона. Причем, даже в буквальном смысле, чего он, вероятно, не имел ввиду.
Глава четвертая
ДНЕВНИК БЕЛЛЕТРИСТА Р.
Беспутны дни, развратны ночи,
А мы стареем между прочим;
И дабы ревностный ценитель,
Строк наших будущий хранитель
Вернее в нашу сущность вник, -
Недурно б нам вести дневник.
Кохановер, из сборника "У врат в вечность"
Из интервью,
которое я (Публицист) взял у беллетриста Р. летом ... года
В о п р о с. Ваша проза в высшей степени эстетична. Эстетика слова для вас самоцель?
О т в е т. Отнюдь. Эстетика слова -- мое естество, мое второе "я". Я постоянно стремлюсь к эстетике даже наедине с собой, в своем бесконечном внутреннем монологе.
* * *
Приводимый здесь дневник также обнаружен мною в компьютере покойного. Год, к сожалению, не указан. Судя по некоторым деталям, дневник скорее всего относится к ... году, но утверждать категорично не берусь. Записи сделаны за неделю. Создается впечатление, что беллетрист Р. начал однажды вести дневник, но через неделю в силу каких-то причин бросил это занятие. (Публицист)
Понедельник, 1 июня.
Лиса на всю неделю уехала к родителям. Я встал рано; завтракал с пивом. После завтрака пытался писать; ничего не получается. Написал полстраницы и остался недоволен. Похоже, новелла застопорилась, а начало вроде было многообещающим.
Днем спал -- не от усталости, а от вялости и безделья.
Обед начал с водки. Приятно выпить рюмку водки "для разминки", а затем пить пиво. Некоторые не любят -- я очень люблю. После обеда продолжал пить пиво и играл с компьютером в шахматы. Проигрывал партию за партией, зато пиво шло хорошо.
Бездарно провожу время. А что еще делать? В городе дождь; по телевидению выступает Президент; Квачевского -- удивительное рядом! -- нет дома.
Вечером звонил Милене. О чем говорили, толком не помню. Кажется, это единственная женщина, которая искренне мною восхищается. А может это просто похоть. Или у нее такая манера. Как бы я не умничал в своих книгах, ни хрена я толком не понимаю.
Вторник, 2 июня.
Проснулся поздно. Выпивки дома не оказалось. Пришлось сходить в магазин. Подумывал купить пива, но взял водки. Как говорил покойный Гамбринус: "Пивом голову не обманешь". Выпил пару рюмок, потом посмотрел свою новеллу, внес пару поправок и выпил еще рюмку.
Собирался обедать, но тут позвонила Милена. Оказывается, я ей вчера пообещал с утра перезвонить. Может и так. Пригласила зайти. Я охотно согласился.
Полчаса стоял под душем; потом брился и всячески прихорашивался. Ехал к ней на такси. По пути купил бутылку коньяку.
Она встретила меня в легком платье и -- как я сразу заметил -- без лифчика. Я возбудился, но вместе с тем потерял покой. Мне не хотелось заходить слишком далеко. Я опасался продемонстрировать неловкость, а возможно и бессилие. Благо, она любила выпить. Выпили мы изрядно. Что было после, я помню смутно, но уверен, что ничего серьезного не было.
Домой поехал на такси.
Среда, 3 июня.
Спал плохо -- перевозбуждение нервной системы на почве алкоголя и сексуальной озабоченности. Проснулся рано. Поутру ощущал головную боль и похоть.
Похоть -- извечный похмельный синдром. Что-то лишнее в результате пьянки скапливается в организме и перерабатывается в сперму, которую необходимо вывести из организма, чтобы она в голову не ударила. Думаю, что именно несоблюдение этого правила приводит к смертным случаям с похмелья. Во всяком случае, не удивлюсь, если когда-нибудь медицина придет к такому выводу. Некоторое время потратил на раздумья -- позвонить Милене или помастурбировать. Выбрал последнее -- так проще. Потом встал, похмелился и опять лег.
С небольшими перерывами провалялся весь день. Вечером звонила Лиса.
Четверг, 4 июня.
Встал поздно. Весь день играл в покер у Квачевского. Пил мало, но чрезвычайно много курил. Проиграл изрядно, но особого азарта не ощутил; игра меня больше не увлекает.
Пятница, 5 июня.
Наконец-то пишу! Новелла продвинулась и как-то оформилась. Почему это меня так вдохновляет!? Вопрос почти риторический, однако не такой уж простой.
Что все-таки значит для меня писательство?
Где-то я читал, будто бы Кнут Гамсун однажды сказал, что пишет он исключительно с целью убить время. Даже если он был вполне искренен, я ему все равно не верю. Не может такого быть! Просто в день, когда он это сказал, Гамсун был соответствующим образом настроен. Даже не впадая в громкие сентенции, все же констатирую, что писательство приносит мне большее удовлетворение, нежели пьяное валяние на диване с Миленой или метание карт в прокуренной гостиной Квачевского. Правда, может я сегодня сам соответствующим образом настроен!? Возможно, у меня сегодня такая внутренняя установка, поскольку завтра мне выступать перед читателями.
Вечером был у дяди Ро. Пили чай с вишневым вареньем -- явно домашним; интересно, откуда оно у дяди; а впрочем, жизнь есть жизнь -- любой человек, даже самый нелюдимый куда-то ходит, кого-то знает. Потом слушали музыку: Шуберта, -- по негласно установившейся традиции, и первый концерт Чайковского; к последнему я стал теперь сильно неравнодушен.
Дядя Ро, по обыкновению, почти все время молчал, хотя именно сегодня я ожидал что-нибудь от него услышать. Дело в том, что едва войдя в гостиную, я заметил на журнальном столике свою последнюю книгу. Я нередко задавался вопросом, интересуется ли дядя Ро моим творчеством, и вот впервые увидел вещественное тому доказательство. Однако от каких-либо комментариев старик воздержался. Очень странно, что столь близкий мне человек никогда ничего не говорит мне о моих книгах. Дядя несомненно много читает; у него отличная библиотека. Вместе с тем, мое творчество похоже оставляет его абсолютно равнодушным.
Сегодня под неземную музыку Шуберта, мне впервые пришла в голову вполне земная -- даже низменная -- мысль: дядя Ро уже глубокий старик, и после его смерти все сокровища этой квартиры, вроятнее всего перейдут в мое владение; ведь ближе меня у него никого нет, а я к тому же еще и видный деятель культуры, хоть дядей и не почитаемый. Мне не вспомнить теперь, путем каких именно умозаключений я пришел к этой почти крамольной мысли, но подумал я об этом случайно, не корысти ради.
Суббота, 6 июня.
Днем в метро -- я ехал на выступление -- меня опознала красивая толстая баба и попросила автограф. Такое со мной случилось впервые. От неожиданности я так растерялся, что даже не додумался пригласить ее куда-нибудь. Жаль, было бы очень пикантно: вечер с почитательницей в интимной обстановке -- "стакан и в рот" и прочее...
Выступал в Доме Литератора. Аудитория собралась большая. Люблю я эти встречи с читателями: чувствуешь свою значительность, никто не перебивает. Вынужден, правда, констатировать, что за все годы известности я даже приблизительно не понял, сколько процентов от общего числа собирающихся в зале действительно являются моими читателями. Вопросы нередко задают толковые, но ведь это еще ни о чем не говорит; это всего лишь доказывает, что по меньшей мере несколько человек, оказавшись на моем выступлении не ошиблись дверью. В основном же... Всегда спрашивают о самом знаменательном событии в моей жизни. И каждый раз я с "дежурной" светлой улыбкой, блистая заранее отработанным остроумием, рассказываю о своей первой публикации, о Малом Ланкоме, о встрече с Президентом. А что делать? Ведь правду скажешь -- блеванут...
