Снова глухо щелкнул бесшумный пистолет. И снова стены отозвались на выстрел тройным стуком.
«Он меня плохо видит.— серый плащ на серых плитах. Наган!» — вспомнила Ксения. Она успела рвануть из кармана оружие, когда осколки гранитной плиты ударили в лицо, обжигая нестерпимой болью. Ослепленная, она стреляла наугад в направлении пролома, предупреждая Колесова о появлении Гонды.
Козырной уже покинул двор. Только на миг его фигура еще раз появилась в проломе — тогда и прозвучала короткая автоматная очередь. Окрика Палач не слышал. Пуля ударила в голову выше левого виска, жестоко контузив того, кто именовался Иохимом Гондой по кличке Козырной.
ГОНДА
У него было странное ощущение не своего тела. Он видел и чувствовал, но не мог шевельнуться. Сквозь полуприкрытые веки Гонда различил склонившееся над ним лицо молодого скуластого парня. Тот сказал:
— Вот и все…
А Гопда думал об ампуле, вшитой в воротник джинсовой куртки. Вторая в перстне на безымянном, пальце правой руки. Нужно только дотянуться до одной из них и раздавить зубами. Мышцы отказывались повиноваться мозгу. Этого не мог предвидеть ни Веттинг, ни тощий американец по фамилии Фисбюри. Этого не мог предвидеть никто.
Кололо в висках. Тело казалось объятым пламенем. Внезапно он вспомнил себя в эсэсовском черном мундире с двумя молниями — готическими буквами С на левой петлице. Есть ли у них фотография того времени, когда он служил в военно-диверсионном подразделении «Нахтигаль». Его охватила бешеная злоба. Не хватало каких-нибудь пяти минут, чтобы нырнуть в подземелье. Он бы сдвинул плиту и одной рукой. Она в левом углу под лестницей. Никто, кроме атамана Солового и брата Сигизмунда, не знал о ходе в подземелье. Обоих давно нет в живых. А может быть, и этот тайный вход открыт погранични» ками. Помнится, еще в сорок восьмом там крутилась группа войсковых саперов. Как бы там ни было, теперь и эта возможность уйти, раствориться в полузасыпанных галереях замка рухнула. Мелькнула слепая и беспомощная мысль о побеге. И тоже угасла — после такой контузии далеко не убежишь. Поздно. Он не смог продать жизнь дорого, теперь нужно попробовать ее купить. И пусть идут ко всем чертям и тощий американец, и Веттйнг со своей любовью ко всему изящному. Он выложит все, что знает. И потребует гарантии. Он будет жить до последнего. Есть еще Его Величество Случай. Ведь ушел же он в сорок восьмом от «ястребков», из самого пекла вырвался. А умереть он всегда успеет.
КСЕНИЯ СТРИЖЕНАЯ
Дорога то взлетала на холм, то круто падала вниз, и тогда казалось, что она4 уходит под землю — такой туман стоял в низииах.
Андрей искоса взглядывал на мать. Ксения Алексеевна зябко куталась в домотканый гуцульский платок и грустно покачивала головой, утверждая себя в каких-то давно выношенных мыслях.
Леса на холмах сияли льдистой пустотой. Шофер-первогодок вел «газик» осторожно, словно вез бесценный хрупкий груз. Он тоже поглядывал на Ксению Алексеевну, и с лица его не сходило выражение плохо скрываемого восторга.
— Я возьму его к себе, — внезапно сказала Стриженая, — он будет жить в комнате Нины…
— В лесничестве ему предлагали работу, — осторожно на– пОмнил Андрей, — он не сможет без границы…
— Когда не сможет, тогда и уедет, а пока поживет у меня, я за ним присмотрю.
Андрей смотрел на рваный глубокий шрам, тянувшийся от уха почти до самого подбородка, и узнавал свою мать. Она не менялась с годами, только серебристей становились волосы да лучики морщин делались гуще.
Ксения Алексеевна работала, была окружена людьми. Общительная по натуре, она быстро завоевывала расположение товарищей по службе. И все же родной человек один. Он, ее сын, плоть от пЛоти матери. Даже глаза и те с материнской едва приметной раскосинкой.
Ксения Алексеевна повернулась лицом к сыну.
— Не смотри на меня так. Красота мне все равно ни к че му. А дети привыкли. Ты ведь не знаешь, забыла тебе расска зать. Мы в школе ставили оперу, детскую, конечно. Пришлось мне на время стать композитором… Версификация безусловная, но и не совсем бесталанно.
«Мать все понимает, — подумал Стриженой, — о многом догадывается и о Недозоре заговорила неспроста. После того, что случилось в Черном бору, о службе не может быть и речи. И мать не верит в возвращение Нины. Две женщины, а такие разные. Он вдруг представил себе Нину во встрече с Гондой и не мог себе сказать, как бы она лоступила. В ней слишком много было для себя, в матери — для людей. Вот и сейчас думает об– одиноком больном Иве Степановиче».
«Газик» проскочил пригород, пересек центр а выкатился прямо к вокзалу. Стриженой помог матери выйти аз машины. Ксения Алексеевна прощально помахала рукой водителю.
Андрей решительно шагнул к привокзальному скверу.
— Посидим…
Они нашли свободную скамью, окруженную с двух сторон акациями. Некогда густо покрытые листвой, деревца прореди– лись, с них то и дело срывались легкие истонченные листья, прихваченные первыми ночными заморозками.
Ксения Алексеевна молчала. Они сидели близко, рядом, и мать чувствовала, как труден сыну предстоящий разговор. И она первая начала его.
— Такие прорывы не каждый год, Андрей.
— Да, не каждый, — согласно кивнул Стриженой, — во я к нему готовился…
Ксения Алексеевна потерла виски и вдруг остро а озорно взглянула в лицо сыну.
— Ты устал… Последние недели были трудными и неудач ными. А застава числится в отличных… В ошибках разберешь ся сам… Они для того и совершаются, чтобы на них учиться. Но еот что я скажу тебе на прощание. Нужно всегда помнить, что каждый из вас значит для государства здесь, на погранич ной полосе. Что бы ни случилось с душой, как бы ни выворачи валась она от боли, твои тревоги ничто в сравнении с тревога ми границы на всем бесконечном ее протяжении…
— …На всем бесконечном ее протяжении, — повторил Стра– женой, — спасибо, мама…
Ксения Алексеевна достала из кармана револьвер.
— Хотела вот увезти обратно. Все равно, думала, нигде патронов для нагана теперь не достанешь. Ведь те, которые бы ли, — с войны. Я счастлива, Андрюша. что стреляла из него по врагу. Оказывается, можно хоть на минуту вернуть моло дость. Й я поняла, что не имею больше права аа это оружие. На границе оно должно передаваться по наследству. Возьми… Я его и везла в вашу комнату боевой славы. И пойдем на пер рон, чтобы мне не сказали: «Ваш поезд давно ушел».
