- Ты вот меня тоже давно не видел, но ведь узнал же. Никакой разницы.
- Никакой ему разницы! Откуда же ты ехал?
- Через Суву, - уклончиво ответил Дэнеш.
Акамие, сидевший неподвижно, с опущенным взором, вскинулся при этих словах.
- А, - надулся Эртхиа, - лазутчиков не спрашивают, куда и откуда.
- Эртхиа, ты и сам сегодня скрытен, - сказал Акамие. - Что за путь ты выбрал? Аттан от нас к западу, а Сува к востоку.
Эртхиа махнул рукой, уселся на ковер, погладил дарну.
- Да что тебе? Так... захотелось. Я там и песню сложил. Тебе жаль, что я без твоего позволения по Хайру гуляю?
- Эртхиа, - нахмурился Акамие, - ты ведь не для того ехал из Аттана, чтобы песню сложить. И сюда - не для того, чтобы меня обидеть. Ты скажешь, зачем приехал и почему через Суву? Если не хочешь, я не буду спрашивать, но скажи это вслух. Как я могу догадаться?
- Погоди, дай я по порядку. Ехал я... Днем было тепло, а ночью сам знаешь, как оно в горах - да и не спалось мне... Замок так и стоит пустой. Ворота незакрыты. Лисы уже кости растащили. Не хотел я там ночевать, попытался найти пещерку, где мы от грозы прятались, помнишь?
- Помню. Полдня пути от замка.
- Куда там! Заблудился, еле выбрался. Думал уже, пропал. Руш с Веселым вывели. Обратно к замку. Что ж я, ночных духов испугаюсь? Ты ведь там жил.
- Я же не один. Со мной Айели был. И стража.
- Ну а я сам себе стража, а вместо Айели при мне дарна. Чего бояться? Я во дворе костер развел. Хорошо. Звезды с неба глядят, кони дышат, цикада безумная заливается...А на душе черным-черно. Чтобы хоть о чем угодно другом думать, я стал вспоминать твой рассказ об ан-Араване. И цикада эта... Слушал я ее, слушал - и не стерпел. Взял дарну. Только я не играл и не пел - пальцы озябли, да и так как-то... Будто кто-то слушает и только и ждет, чтобы я запел. Да и слова не сразу сложились. Странно... Вот я знаю, что песня есть, точно есть. А она еще не вся. Ну, не знаю, как объяснить. А тут еще знаешь, там же неподалеку, говорят, ашананшеди селятся, а их селения ночные духи охраняют. И эти духи по ночам поют, а ты не смейся, Дэнеш, мне знающий человек говорил, а если что соврал, так я за чужую ложь не отвечаю...
- Знающий человек? - тихо переспросил Дэнеш.
Эртхиа дернул плечом.
- И они пели. А я уж не стал. Так до утра их и слушал. Голоса у них дивные: то как дудка деревянная, то совсем человеческие. А утром проснулся и знакомой дорогой - в Аз-Захру. И пока ехал, песня во мне все вилась, вилась. И свилась. Вот только я в Аз-Захру, вот только ворота проехал, чувствую все. Вся она, как есть, во мне, ни словечка не упустил, так не растерять бы! Я Веселого каблуками - и к тебе.
- Эртхиа...
Царь Аттанский дернулся, прижал дарну к животу. Акамие наклонился, дотянулся до него, коснулся колена.
- Ты скажешь, почему ехал через Суву?
Эртхиа поднял на него затравленный взгляд.
- Скажу. Если ты сам еще не понял, я скажу.
- Он понял, - шепотом сказал Дэнеш. Тогда и Акамие понял и испугался.
- Но ведь тебе Сирин предсказал, что ты с ним больше не встретишься? также шепотом напомнил он.
- А! - стукнул по ковру Эртхиа. - Предсказал! И еще раз предсказал. И пусть предсказывает, если это его дело. А мое дело, если что не по мне, сделать так, чтобы было по мне. На то я и мужчина. По крайней мере, попытаться. Ты пойми...
И тут Эртхиа выложил все что знал и все что случилось с ним - ровно до той минуты, как ступил на висячую тропу.
- Я и не думал туда ехать. Я только к Аэши... А там дым и пепел. Куда же мне еще было? Дэнеш, как ашананшеди узнают про мор?
- Трава по-другому пахнет.
- Не знаю... когда я ехал, мне все дымом пахло.
Эртхиа спрятал лицо за рукавом и оттуда глухо и неровно продолжал:
- Старик, Сирин этот твой, сказал, все умрут. Все. А я еду искать, где у Судьбы в стене лазейка... Он обещал...
- Что обещал? - комкая в пальцах рукава, спросил Акамие.
Эртхиа, как разбуженный, уставился на него пустыми глазами. Кашлянул, держась за горло. Акамие отвернулся.
- Ну, не можешь, не говори. Так бывает.
- Что бывает? - захрипел Эртхиа. - У меня жены умрут, дети умрут! Атхи умрет... Останутся только Ханис и Ханнар. И... - тут Эртхиа прикусил язык. Про Ханиса-маленького, чей он сын, и так трое знают, не считая самого Эртхиа, ну и хватит. - А я еду! - он рубанул воздух рукой. - Сам не знаю, куда и зачем. Не знаю, клянусь моей удачей, не знаю. Не только тебе объяснить не могу, но и сам не знаю. И поеду, потому что, если останусь, то все решено уже, а если...
Тут ему сдавило горло, и он согнулся, надсадно кашляя. Акамие придвинулся к нему, погладил по спине.
- Хватит, не говори. Все равно не сможешь. Я знаю - помню.
Эртхиа что-то возмущенно мычал, давя кашель и давясь кашлем.
- Я понял, понял, можешь не говорить. Не надо. Хорошо?
Дэнеш охватил ладонью лоб Эртхиа и приподнял ему голову, второй рукой придержал за плечо. Акамие тут же ловко поднес чашу с вином. Эртхиа выпил ее, почти полную, не отрываясь, и тут же повалился на ковер.
- Он спит, - успокоил Дэнеш.
- Что ты ему подсыпал? - растерялся Акамие.
- Когда бы я успел? Я так... пальцами.
О возвращении
Я стоял, прислушиваясь, в темноте. Не более чем один удар сердца разделял это мгновение - и то, эту вечно немую тьму - и звук, еще звенящий тайно и неуловимо где-то там, там, нет - здесь, более здесь, чем я.
Не могло быть между ними более одного удара моего сердца, ибо это и был первый удар моего сердца.
Но едва сердце отозвалось, звук пропал. Не угас, как угасают отголоски, когда струна дрогнет в последний раз, а исчез так просто и необратимо, будто его и не было никогда, но в то же время он и исчезнуть мог, только быв. Он должен был звучать, чтобы отозвалось мое сердце, которого не было, но едва оно стало, он перестал. Я не могу объяснить иначе.
Я знал, что источник звука существует. Здесь, где я не могу его слышать издалека. Когда я был дальше, я слышал его так же ясно, как мать и во сне слышит дыхание своего дитяти. Здесь же я не мог, пока не приближусь. В сердце роза. Я знал, что мне не будет покоя, пока я не найду ее.
Я стоял в темноте, стиснув кулаки. Что-то остро ткнулось мне в левую ладонь. Так, должно быть, клюет скорлупу изнутри птенец. Так толкается в землю упорный росток. Ткнулось и затаилось. И еще, и еще раз - остро, и жадно, и отважно. В такт ударам сердца.
Я раскрыл ладонь, поднеся к глазам. Что-то ужалило меня в самую середину ладони. Осветив вздрагивающие пальцы, заплясал язычок пламени.
Я зажмурился. Я не помнил боли. Я помнил, что она была.
Огонь.
Я знал, что тот костер давно угас, и зола остыла, и ветер развеял ее. Но там, где я был до сих пор, времени нет. И страх был столь же далек от меня, сколь неотступен. Всю вечность.
