В следующее мгновение Комаров уже всей тяжестью навалился на кого-то и придавил его к земле, прерывисто бормоча сквозь зубы:
– Молод… глуп… не сеял круп…
И вдруг послышался слабый, придушенный стон, страдальческий и радостный:
– Комаров!
И сразу обмякли напруженные мускулы, от радости на мгновение закружилась голова, перехватило дыхание.
– Хинский!..
Глава шестая
Несколько лет назад
Лето в тот год было жаркое, душное. Бледно-синее, без единого облачка небо таяло в вышине. Полуденное солнце жгло немилосердно.
Лавров вышел на набережную. Сразу повеяло прохладой. Очутившись в густой платановой аллее, Лавров облегченно вздохнул и снял белый берет.
Здесь было немноголюдно, несмотря на праздничный день. Лавров шел быстро, рассеянно посматривая на противоположную сторону реки, на взбегающие над ней вдали смелые арки легких мостов. За рекой виднелись высокие здания, похожие на дворцы, украшенные колоннами, балконами, скульптурами в нишах. Как всегда летом в праздничные дни, полноводная река была усеяна судами. С белоснежных яхт, шлюпок, катеров, расцвеченных флагами, переполненных людьми, неслась музыка. Изредка, низко гудя, медленно и осторожно проплывал большой волжский электроход.[10]
Не менее оживленно было в воздухе. Над рекой и городом реяли ярко раскрашенные азромобили,[11] похожие на жучков с короткими выдвижными крылышками, геликоптеры с узкими стрекозиными или трехэтажными башенными туловищами, орнитоптеры[12] с птичьими крыльями.
Лавров словно не замечал всей этой праздничной картины.
За густой оградой из кустарников, окаймлявшей аллею, возникло огромное здание. На его открытых террасах и балконах, увитых зеленью, звенели детские голоса, мелькали цветные женские платья. Посредине фасада здание полукругом отступало вглубь. Перед центральным входом пестрели цветники, зеленели газоны, высокие говорливые фонтаны разбрасывали сверкающую жемчужную пыль. В глубине полукружия, за рядом строгих колонн открывался обширный вестибюль, похожий на уголок густого сада.
По тихо шелестящему эскалатору Лавров поднялся на площадку перед высокой резной дверью с табличкой: «Ирина Васильевна Денисова, инженер». На высоте человеческого роста в обеих половинках двери мягко отсвечивали два больших серебристых овала. Один из овалов отразил, словно матовое зеркало, лицо Лаврова – молодое, худощавое, с тонким носом и маленькими, тщательно подстриженными черными усиками. Под высоким лбом, чуть сжатым в висках, светились, то прячась в длинных ресницах, то вспыхивая глубоким внутренним светом, синие задумчивые глаза.
Он с минуту постоял неподвижно перед дверьми, потом овал повернулся в своем гнезде, и дверь бесшумно открылась.
Лавров вошел в высокую переднюю, и дверь, щелкнув, сама захлопнулась за ним.
Послышались легкие шаги.
– Сережа! Голубчик! Как это мило, что вы вспомнили обо мне! Я уже начала скучать по вас и собиралась звонить…
Перед Лавровым стояла девушка с двумя тяжелыми русыми косами. Большие серые, чуть выпуклые глаза девушки сияли, точно льдинки, и все ее свежее, с нежным румянцем лицо казалось сейчас только умытым холодной, ключевой водой.
– Здравствуйте, Ирина… Здравствуйте… Поздравляю вас с вашей первой годовщиной…
– Спасибо, Сережа. Это очень, очень радостный для меня день! Первая годовщина на первом заводе…
– Ну, кто же у нас не радуется такому дню! Я уже давно к вам собирался.
– Слишком долго вы собирались, – смеялась девушка. – Идемте!
Она провела его через гостиную в соседнюю маленькую комнату, уставленную мягкой мебелью. Окна были наглухо закрыты, но воздух, подаваемый из установки кондиционирования, был чист и свеж, с легким ароматом сосновой хвои.
– Я все не мог собраться, – говорил Лавров, усаживаясь. – Я очень хотел видеть вас, но мне хотелось также и рассказать вам кое-что…
Он внезапно умолк, словно не решаясь продолжать. Девушка сидела на широком диване, забравшись в уголок и уютно поджав под себя ноги.
– Ну, рассказывайте же, – сказала она, шаря в карманах, и добавила. – Ах, какая жалость! Ни одной конфетки!
Отбросив тяжелые косы на спину, она вскочила с дивана, выбежала из комнаты и быстро вернулась, неся горсть конфет в пестрых прозрачных обертках.
– Вот, полакомьтесь, легче будет рассказывать. Ну, я слушаю! Посасывая конфету, она устраивалась на диване. Лавров задумчиво сворачивал и разворачивал хрустящую конфетную бумажку.
– Я долго не мог решиться, Ирина, – начал он. – Но это захватило меня. И чем дальше, тем больше. Иногда я приходил в отчаяние, иногда такая радость охватывала меня, что все казалось легким, возможным. Ах, Ирина, милая, если бы вы только поняли меня!
Лавров вскочил с места и взволнованно зашагал взад и вперед по комнате.
Ирина слушала его с опущенными глазами.
– Говорите, Сережа, ведь я всегда понимала вас, – прошептала она.
– Ира! – воскликнул Лавров, останавливаясь перед ней с конфетой в поднятой руке. – Эта идея грандиозна! На первых порах она может показаться невыполнимой, но, подумав, вы согласитесь, что нам это сейчас под силу, что теперь настало время и для таких грандиозных проектов…
Румянец медленно таял на лице Ирины, ее ровные тонкие брови поднимались все выше, и наконец широко раскрытые серые глаза недоумевающе взглянули на раскрасневшегося Лаврова.
– Какая идея? – растерянно спросила она. – Какие проекты?
– Послушайте, Ира, – говорил Лавров. – Вам и Николаю первым я хочу рассказать о том, над чем я уже целый год думаю и работаю. И первая из первых – это вы, Ирочка…
– Ну, говорите, Сергей, не томите, – сказала Ирина, встряхнув головой, словно отгоняя от себя какие-то свои, другие мысли.
– Вы – металлург и машиностроитель, Ирина, – начал Лавров, – я студент-гидрогеолог, еще совсем молодой научный работник. Но мы можем мыслить одинаково научно и притом свободно. Мы не скованы традициями, известной косностью, привычками, которые бывают присущи иногда даже большим ученым. Молодость, не отягощенная еще грузом традиций, укоренившихся привычек, способна иногда к таким скачкам по лестнице культуры…
Тихий, мелодичный звон прервал Лаврова. Звон доносился из черного лакированного ящика с разноцветными головками регуляторов и матово-серебристым овальным экраном.
– Смотрите, Сережа, – тихо сказала Ирина, показывая на экран. – Николай!
На экране виднелась круглая бритая голова Николая Березина, его скуластое веснушчатое лицо. На коротком надернутом носу сидели большие роговые очки. У широких плеч виднелась верхушка букета из больших ярких цветов.
