Но нет, должно быть, на всей земле уголка, где бы попугаи чувствовали себя хозяевами положения.
Две шоколадного цвета фигуры незаметно подкрались к подножию невысокого эвкалипта, на котором особенно многочисленны были попугаи. Метнулись в воздухе мускулистые руки, вооруженные круто изогнутыми ножами из твердого и тяжелого дерева — бумерангами. Вращаясь с быстротой, за которой глазу не уследить, это первобытное оружие врезалось в самую гущу веток, усеянных птицами. Разом вспыхнул на дереве невообразимый гам. Бумеранги били растерявшихся попугаев обоими концами, ломали позвоночники, отрывали головы, перерезали пополам. Полетели вниз тела, обагренные кровью, зареяли в воздухе радугоцветные перышки и листочки эвкалипта. Гам прокатился волной по всему лесу, перекинулся тысячеголосым эхом на противоположную сторону русла и вдруг покрылся трепетом судорожно расправлявшихся крыльев. Вторая пара бумерангов завертелась уже в воздухе, настигая улетающую птицу. Она сняла еще более обильную жатву. На землю упало тридцать штук попугаев, из которых больше половины были мертвы, остальные скакали по земле, волоча за собой перешибленные крылья. Охотники безжалостно прикончили раненых ударами деревянных палиц и, подобрав добычу, бесшумно заскользили в обратный путь. Долго не смолкал вдали многоголосый крик взбудораженной птицы.
Оставим осиротевший лес и последуем за счастливыми охотниками. Их уменье владеть бумерангами, этим загадочным для европейцев оружием, показывает, что они — далеко не мальчики. И в самом деле, оба они — статные рослые парни с начинающими пробиваться черными кудрявыми баками, усами и бородой. Головы их украшены естественными шапками из спутанных волос; темные, голые тела — поясками на бедрах. Длинные рубцы на коже вдоль ребер спереди и сзади говорят о том, что они прошли страшные испытания, посвятившие их в степень полноправных членов своего общества.
Десятком деревьев лес прыгнул вниз с огромной кручи. Под самым обрывом одинокие эвкалипты протягивали руки к корням верхних братьев, а дальше — низкорослая зелень раскинулась вплоть до другого берега. Охотники сбросили с обрыва убитую птицу и звериными прыжками оседлали могучие ветви нижних эвкалиптов. С ловкостью своих прародителей, имевших хвосты, они добрались по ветвям к стволу и отсюда скользнули по сметанной коре на песок.
Снова птица в руках. Снова бесшумная быстрая поступь. Ни сучок, ни камешек не шелохнется под упругим шагом. На песке остаются следы — одного человека. Это задний темнокожий, не глядя, но точно до миллиметра, попадает в следы переднего.
Над головами густой зеленой кровлей закрылось небо. Сюда, сквозь колтун из листьев и веток, скудно проходят солнечные лучи. Нога ощущает влажность песка, тело — сырую прохладу. Благоухание мирт насыщает воздух. Кругом — густая зелень и частокол стволов. Не видно ни тропинок, ни вех, но охотники идут так, словно сквозь чащу видят конечную цель.
Блеснул впереди легкий просвет, исчез в повороте и снова явился, увеличенный вдвое. Потом сразу поредели деревья и заиграла вода солнечными зайками.
Речушка. Если б не мангровые кусты по берегам, — перепрыгнуть с разбега. Охотники повернули на звериную тропку — глубокую, узкую и длинную канавку, протоптанную, быть может, в течение тысячелетий. Тропка-канавка пошла по изгибам реки под висячими арками корней, над самой водой.
У лысой излучины они остановились напиться. Но лишь первый из них прильнул губами к воде, по мускулам его пробежала дрожь: с водой неслись голоса.
— Послушай, Умбурча: люди плывут по реке! — поделился он шепотом со своим товарищем. Тот склонился к воде. Прислушался и отвечал спокойно на том же языке — на одном из австралийских наречий:
— Их двое, Илатирна. Один говорит, как люди — Ковровые Змеи, другой… Кто другой?..
Напившись, они стали ждать. Скоро из-за поворота речонки показались два коротких сухих ствола, связанные вместе лианами. На стволах восседали: впереди— Дой-на, сзади — Петька. Оба держали в руках зеленые ветви мира.
Дой-на при виде охотников радостно крикнул:
— Ковровые Змеи, мир вам. Я еду с белым приятелем — гостем. Он упал с неба…
Но Ковровые Змеи от приветливых слов затрепетали, как от укуса гадюки.
— Ты нарушил закон! — хрипло крикнул один из них.
Дой-на изменился в лице. Хотел возразить, но охотники скрылись.
11. Волшебный тоннель, исполинский змей и Петька в плену
— Что случилось, Дой-на? — спросил Петька, дружественно возлагая руку на шоколадное плечо. Он ждал, что дикарь доверчиво поделится с ним своим горем, упавшим столь внезапно, сколь внезапен бывает снег среди ясного и жаркого лета.
Но Дой-на вывернул плечо из-под руки и, ни слова не говоря, прыгнул с плота на берег. За прыжком немедленно последовала катастрофа.
В странном своем отупении юный австралиец забыл, что маленький несуразный плот, как нечто подвижное и неустойчивое, трамплином для прыжков служить не может. Плот перевернулся. Дой-на шлепнулся в воду в двух шагах от берега, Петька — на середине реки. Сверху, из зеленых ветвей колючей акации, на них глянула потешная мордочка древолаза или медведеобразного кенгуру, понюхала воздух и чихнула. И пока мальчишки бултыхались в воде, древолаз — сумчатое животное величиной с крупную кошку, с длинным шерстистым хвостом — перескочил через речонку на другой берег и там скрылся.
К тому времени, когда пионер, хлебнувший основательно, с трудом оседлал ненадежное свое суденышко, от дикаренка, успевшего выбраться на берег, простыл всякий след… Недоумевающий и обиженный, чихающий и кашляющий, поплыл Петька в грустном одиночестве вниз по течению.
«Вот и пойми их, этих детей природы, — рассуждал он „по-взрослому“: без злобы и пристрастия, — то они тебе клянутся в верности, то устраивают мокрые гадости. К тому ж бросают на произвол австралийских стихий…»
О причине вероломства своего друга он долго не ломал голову. «Наверное, один из молодцов приходился отцом Дой-не, — рассудил он и поставил на этом точку, но после точки фыркнул и проворчал: — Небось, уроков не выучил, шельмец, вот его и потянули к ответу…»
Больше всего его смущало то обстоятельство, что обратной дороги к черному утесу, к воздушным яликам без путеводителя «ему ни в жизнь не найти». Ведь они путали-путали — и по лесам, и по джунглям, и по болотам, и среди гор — и, дойдя наконец до этой речонки, всецело предоставили себя ее капризным извивам. Где ж тут было запоминать дорогу!?
Капризная речонка вильнула вправо, и от поворота сразу сократилась в ширине до двух метров. На длине вытянутой руки повис над водою диковинный свод: это мангровые деревья перекинули свои ходульные корни через говорливый поток, погружая их на другом берегу в сочную землю. Местами они росли прямо из воды, и перед плотом тогда возникала непроходимая решетка. Петька ахал, но находил в решетке проходы, устроенные рукой человека.
