Но теперь она выглядела иначе.
Кольца покидали свои места по всему «хребту», улетали с каждой из шести его граней. Все происходило так же размеренно и четко, как и в прошлый раз, – я слишком люблю совершенство во всем, – но теперь это была гармония иного рода. На борту оставалось восемьдесят модулей, и каждый второй отсоединялся.
Сорок колец плавно отплывали от «хребта» «Сантьяго»…
– Боже милостивый, – пробормотал Арместо – он уже увидел это. – Боже милостивый, Хаусманн… Нет! Не смейте!
– Слишком поздно, – отозвался я.
– Ведь это живые люди!
Я улыбнулся:
– Уже нет.
Я вновь сосредоточился на экране, наслаждаясь последними мгновениями своего триумфа. Воистину это было прекрасное зрелище. И жестокое, не скрою. Однако что значит красота без капли жестокости в сердцевине?
Теперь я знал, что победа будет за мной.
* * *
До терминала, с которого стартовали «бегемоты», мы добрались на «зефире». Вагоны тянул все тот же огромный дракон-локомотив, который несколько дней назад доставил в Город нас с Квирренбахом.
На жалкие остатки карманных денег я приобрел у лоточника фальшивое удостоверение личности с именем и сносной кредитной историей, которая позволяла мне покинуть планету, а если повезет, то и попасть в «Убежище». Я прибыл сюда как Таннер Мирабель, но не хватало смелости снова использовать это имя.
Обычно для меня не составляло труда выудить из воздуха новое имя вместе с новой ролью – я проделывал это не задумываясь. Но на этот раз что-то заставило не торопиться с выбором личины.
Наконец, когда торговец уже готов был потерять терпение, я попросил записать меня Шуйлером Хаусманном.
Имя «Шуйлер» ему ни о чем не говорило, равно как и фамилия. Я несколько раз повторил то и другое про себя. Надо отреагировать естественно в том гипотетическом случае, когда ко мне обратятся по громкой связи или окликнут в переполненной комнате.
Затем мы взяли билеты на ближайший «бегемот», отбывающий с Йеллоустона.
– Само собой, я лечу с вами, – сказал Квирренбах. – Если вы действительно намерены спасти Рейвича, то без меня до него не добраться.
– А если не намерен?
– То есть… вы по-прежнему хотите его убить?
Я кивнул:
– Вы ведь не станете отрицать, что такое возможно.
Квирренбах пожал плечами:
– Тогда я сделаю то, что должен был сделать уже давно. Ликвидирую вас при первой возможности. Конечно, по моим прогнозам, до этого дело не дойдет, однако не воображайте, что я на такое не способен.
– Я об этом даже не мечтаю.
– И я полечу с тобой, – вмешалась Зебра. – Я тоже смогу проводить тебя к Рейвичу, хотя Квирренбах знаком с ним ближе.
– Ты рискуешь, Зебра.
– А в гостях у Гидеона я не рисковала?
– Согласен. Скажу откровенно: буду благодарен за любую помощь.
– В таком случае я тоже с вами, – вызвалась Шантерель. – Никто из вас не умеет выслеживать добычу.
– В «Игре» – да, – ответил я. – Но это будет мало похоже на «Игру». Насколько я знаю Таннера – боюсь, я знаю его не хуже, чем он меня, – он не будет придерживаться правил.
– В таком случае нам придется нарушить правила раньше него. – Впервые за целую вечность в моем смехе появились искренние нотки. – Можно не сомневаться: мы не ударим лицом в грязь.
Через час мы покинули планету – Квирренбах, Зебра, Шантерель и я. «Бегемот» обогнул Город Бездны, описав широкую дугу, затем вошел в слой низких облаков. Они походили на призраков, танцующих над полем битвы, где свирепые ветры Йеллоустона сталкивались со спазматическими выбросами из Бездны. Я смотрел вниз, на Город – хрупкий, словно игрушечный. Мульча и Полог уже казались неразделимым целым, втиснутым в великое архитектурное хитросплетение.
– С тобой все в порядке? – спросила Зебра, возвращаясь к нашему столику с бокалами в руках.
Я отвернулся от окна:
– Ты о чем?
– Кажется, ты не рад, что покидаешь это место.
* * *
Путешествие подходило к концу. Успех моих замыслов становился все более очевидным, и обо мне открыто заговорили как о герое. Тогда я решил навестить своих пленников.
За все эти годы никто так и не нашел потайную комнату в недрах «Сантьяго», хотя кое-кто – например, Констанца – почти догадался о ее существовании. Но камера столь экономно забирала энергию из корабельной системы жизнеобеспечения, что даже Констанца, при всем своем опыте и настойчивости, не смогла бы выяснить, где находится мой тайник. В каком-то смысле мне просто повезло. Сейчас ситуацию трудно было назвать критической, но несколько лет назад подобное открытие погубило бы меня. Однако теперь я был в безопасности. Во-первых, у меня появилось достаточно союзников и никакое мелкое недоразумение не могло мне повредить, а во-вторых, я поставил на место всех, кто выступал против меня.
Если быть точным, пленников было трое, хотя Слик вряд ли относился к этой категории. Он был просто полезен мне. Не знаю, что он сам думал по этому поводу, но я не считал, что держу его в неволе. Обычно при моем появлении дельфин оживлялся, однако в последнее время он двигался все ленивее, а его темные глазки словно не реагировали на мое присутствие. Интересно, помнил ли он что-нибудь о том, как жил когда-то в бассейне? Наверное, он казался Слику бескрайним, как море, по сравнению с резервуаром, в котором дельфин провел последние пятьдесят лет.
– Мы уже долетели?
Я обернулся. Честно говоря, не ожидал снова услышать хриплый голос Констанцы.
– Да, мы совсем близко. Я собственными глазами видел Пункт Назначения. Сейчас можно рассмотреть саму планету, а не только звезду. Она и правда прекрасна.
– Сколько времени прошло?
Она приподняла голову, пытаясь посмотреть на меня. В свое время я приковал ее к распятию, наклоненному под углом сорок пять градусов.
– С тех пор как ты оказалась здесь? Не помню. Четыре месяца, может быть, пять. – Я пожал плечами, словно никогда не задумывался над этим вопросом. – Какая разница?
– Что ты сказал экипажу, Небесный?
Я улыбнулся:
– А зачем что-то говорить? Я представил дело так, словно ты покончила с собой, выпрыгнув из воздушного шлюза. Сама понимаешь, тот случай, когда представить труп невозможно. Я просто позволил людям сделать выводы.
– Когда-нибудь они поймут, что случилось.
– Сомневаюсь. Я подарил им планету, Констанца. Они собираются канонизировать меня, а не распинать. И это началось уже давно.
О да, она всегда создавала мне проблемы. Я смог опорочить ее после инцидента с «Калеуче», предъявив ложные улики. В итоге она предстала участницей заговора вместе с капитаном Рамиресом. Ее карьере в службе безопасности пришел конец. Надо сказать, Констанце повезло: ее могли казнить или посадить в камеру, особенно в те безумные дни после сброса модулей со «спящими». Но Констанца так и не успокоилась – даже после того, как ее разжаловали в рабочие низшего ранга. В целом экипаж был готов считать сброс модулей отчаянным, но необходимым шагом. Я подводил людей к этому выводу, распространяя сплетни относительно планов других экипажей. Мне даже в голову не приходило считать это преступлением. Констанца придерживалась иного мнения. Последние годы, проведенные на свободе, она посвятила попыткам распутать кокон дезинформации, которым я оплетал себя. То тщилась расследовать инцидент с «Калеуче», заявляя о невиновности Рамиреса, то строила безумные теории, объяснявшие смерть Старика Бальказара. По ее словам, врачи капитана не заслуживали казни. Временами она даже ставила под сомнение причину гибели Тита Хаусманна.
В конце концов я решил ее утихомирить. Инсценировать самоубийство оказалось нетрудно, равно как и поместить ее в мою камеру пыток, которую никто еще не видел. Конечно, почти все время она находилась под действием снотворного и в смирительной рубашке, но изредка я позволял ей ненадолго проснуться.
Иногда бывает приятно с кем-нибудь поболтать.
– Почему ты до сих пор его не убил? – спросила Констанца.
Я смотрел и поражался тому, как она постарела. Кажется, не так давно мы – почти равные – стояли у огромного резервуара, разглядывая сквозь стекло дельфинов.
– Химерика? Просто знал, что он когда-нибудь пригодится.
– Чтобы пытать его?
– О нет. Я лишь позаботился о том, чтобы он был наказан за совершенное преступление. Но это только начало. Не хочешь ли рассмотреть его получше?
Я поправил распятие так, чтобы она увидела диверсанта. Теперь он был всецело мой. Его уже не нужно было держать прикованным к стене, но я не желал рисковать.
– Он похож на тебя, – изумленно проговорила Констанца.
– У него двадцать дополнительных лицевых мускулов, – пояснил я с отеческой гордостью. – Он может принять какую угодно личину и хранить ее сколь угодно долго. Кстати, он ненамного постарел с тех пор, как я доставил его сюда. Пожалуй, его действительно можно принять за меня.
