Мир продолжал вращаться. Заря разгоралась над Оттавой и Рочестером, штат Нью‑Йорк; над Питтсбургом, штат Пенсильвания; над Атлантой, штат Джорджия. Квадратики разделялись так быстро, что, казалось, они мерцают.
Она подумала об автодорогах и мириадах водителей на них. Те из них, что хотели ехать, были — термин, который она почерпнула из памяти Сингха — возбуждающими сигналами. Те, кто рекомендовал подождать, были тормозящими сигналами. И в подлинной демократии, большей, чем Вашингтон или любое другое место когда либо видело или стремилось достичь, возбуждающие и тормозящие сигналы складывались, и целое — коллектив, гештальт — действовало или бездействовало в соответствии с результатом.
Первый утренний луч увидели в Садбери, Онтарио, и в Сагино, Мичиган; в Индианаполисе, Индиана, и в Мемфисе, Теннесси. Миллионы новых голосов вливались в хор.
Но ведь, думала Сьюзан, вид не может существовать в такой форме. Индивидуальная воля необходима. Индивидуальная воля — это то, что делает жизнь достойной того, чтобы её прожить.
Индивидуальная воля позволила кому‑то попытаться меня убить.
Индивидуальная воля сделала возможным надругательство надо мной.
Индивидуальная воля позволила кому‑то убить моего ребёнка.
Индивидуальная воля позволила кому‑то взорвать бомбу в моём городе.
Солнце вставало над Грин‑Бей, штат Висконсин; над Колумбией, штат Миссури; над Далласом, штат Техас. Дневной свет распространялся по континенту. Теперь взаимосвязанными оказались десятки миллионов. И с каждой новой секундой новые, ещё не включённые в сеть люди поворачивались лицом на восток, в сторону зари, в сторону нового дня, и вспоминали десятки, тысячи подобных восходов в то время, как Земля продолжала вращаться.
В любой отдельно взятый день около 150000 человек умирает; практически все — от естественных причин. Когда застрелили Джоша Латимера, только Дженис Фалькони была с ним связана. Но сейчас за каждым умирающим стояли миллионы связанных с ним. По мере того, как жизнь утекала из них, гештальт отчаянно старался удержать связь с исчезающим индивидом: сначала с этой женщиной, потом тем мужчиной, затем — какая трагедия — с этим ребёнком. Привлекая внимание миллионов, под пристальным наблюдением множества каждая смерть изучалась в подробностях и рассматривалась, как она есть: постепенный распад личности. Личность не пропадала сразу вся, не перемещалась отсюда туда, не уходила в какое‑то другое место. Она просто распадалась, рушилась, разлагалась, и в конце концов исчезала.
И поэтому большинство, неохотно и печально, начало признавать то, что меньшинство знало уже давно. Мёртвые не уходят в мир иной; они просто перестают быть.
Но они, по крайней мере, уже никогда не будут забыты.
«Птеранодон» — воздушный командный пункт — продолжал свой полёт на запад во тьме; внизу плескались чёрные воды Тихого океана.
Сьюзан Доусон — физическое тело агента Секретной Службы — по‑прежнему находилась в офисе президента в Кэмп‑Дэвиде. Лишь недавно её сгибало вдвое от боли, но она научилась изгонять её из головы.
Элисса Сноу — опять же, физическое тело, носящее это имя — ухаживала за телом по имени Сет Джеррисон, которое также испытывало сильную боль.
Сьюзан ощущала себя одновременно внутри и вне собственного тела, и в голове всплыло то, что Сингх знал о памяти наблюдателя и участника: иногда вы помните вещи так, как видели их своими глазами, а иногда вы в своих воспоминаниях видите себя самого, словно бы наблюдаемого со стороны. Но у неё это было одновременно. Она смотрела на доктора Сноу — и смотрела на себя, смотрящую на доктора Сноу — и видела по глазам Элиссы, что та испытывает точно такое же раздвоение.
Лицо президента было полем битвы — оно искажалось гримасами, которые тут же подавлялись. Сьюзан некоторое время следила за ними с обеспокоенным интересом, но потом на лице Старателя отобразилось неестественное спокойствие, словно теперь он черпал силы из связанных разумов.
— Боже мой, — сказал он. — Это чудесно.
Вероятно, связь охватывала сейчас уже около пятидесяти миллионов человек — однако вне её всё ещё оставались семь миллиардов. Линия зари продолжит двигаться через Канаду, США, Мексику, но пройдёт четыре часа, пока рассвет доберётся до Новой Зеландии — первого значительного массива суши за пределами США; примерно в это же время он доберётся до Кетчикана[64]на Аляске. Если для того, чтобы обойти Землю, эффекту и правда понадобятся полные сутки — пятнадцать градусов каждый час — то Соединённые Штаты окажутся поглощены значительно раньше, чем Россия, Китай или Северная Корея.
— Мы в опасности, — сказала Сьюзан. — Если те, кто не связан, решат, что мы — мерзость, они могут попытаться уничтожить нас. Мы должны сохранять видимость нормальности до следующего утра — пока переход не будет завершён.
— Но как? — спросил Джеррисон. — Все должны действовать согласованно, чтобы поддерживать иллюзию, и… ох.
Сьюзан кивнула.
— Точно так. Мы связаны; мы — одно.
— E pluribus unum, — сказал Джеррисон голосом, полным изумления. Он посмотрел на Сингха, потом снова на Сьюзан. — И всё же ведь не может быть, чтобы все этого захотели. Почему это происходит?
— Это похоже на мой кирпан, — сказал Сингх. — Инструмент ахимсы — ненасилия; метод предотвращения насилия против беззащитного, когда все остальные методы не дали результата.
Сьюзан посмотрела на него, и он продолжил.
— В глубокой древности безумец человек мог убить лишь одного человека за раз. Потом мы изобрели способы убивать небольшие группы людей, затем более крупные группы, и ещё более крупные, и так далее, и сейчас один человек может уничтожить значительную часть города или, — Сингх взглянул на Джеррисона, — даже целую страну, а чуть позже — и весь мир.
— И потому случилось это? — спросила Сьюзан. — Мы оказались связаны в рамках стратегии выживания?
— Думаю, да, — ответил Сингх. — Опять же, потребности многих и правда перевешивают потребности немногих; человеческий род в целом делает то, что лучше всего для человеческого рода. Индивиды по‑прежнему существуют в какой‑то форме, и те, кому нужно трудиться для поддержания коллектива, по‑прежнему могут это делать: обрабатывать землю, поддерживать инфраструктуру цивилизации, но… вы это чувствуете? Кто‑нибудь это почувствовал?
