— Убила бы, — повторила Вера.
— А я бы не стал… Ну, взяли разом!
Лодку поставили на воду. Теперь, чтобы ее загрузить, приходилось заходить в реку по пояс. Укрепили растяжками мачту — тонкую прямую трубку из системы охлаждения реактора «Декарта». Перед тем как отчалить, Питер срезал длинную палку и привязал к ней свой нож. Получилась пика. Если водяной слон всплывет под лодкой, его можно будет кольнуть, и тогда на минуту или две он уйдет на глубину, всколыхнув воду. Потом он всплывет снова. За это время надо успеть что-то придумать, потому что с каждым разом слон все менее охотно будет отступать, он быстро привыкает к ударам пикой, а потом он выдавит лодку из воды и перевернет ее. Он не понимает, что лодка неживая и несъедобная, но когда люди окажутся в воде, он разберется, что к чему. Поэтому опасно удаляться далеко от берега — водяной слон любит глубину, его никогда не видели на прибрежных отмелях. Впрочем, его вообще трудно увидеть: когда он охотится, а охотится он почти всегда, его тело теряет бурую расцветку и перед самой атакой становится настолько прозрачным, что сквозь толстую мембрану становятся хорошо видны пищеварительные вакуоли, ядро и туманные пятна органелл.
Озеро было большим — шесть километров шириной в самом узком месте и до двадцати пяти в длину, — прозрачным от почти полного отсутствия микроорганизмов и скудным на рыбные запасы. Точно так же, как гигантское одноклеточное животное именовалось водяным слоном, рыбой назывались стремительные торпедообразные беспозвоночные, иногда до двух метров в длину. Отвратительные на вкус человека, они были основной пищей слона. Каждый знал, что в озере, на берегу которого стоит «Декарт», живет только один водяной слон — двоим здесь не хватит пищи. По-видимому, животное было относительно редким: Питер, облазивший всю округу и разведавший десятки больших и малых озер, знал лишь три озера с водяными слонами.
Иногда слон размножался делением — всегда на три части. Они расплывались в разные стороны, охотились порознь и до поры до времени мало интересовались друг другом. Но рано или поздно их отношения всегда выяснялись беспощадной схваткой, и тогда вода в озере кипела, а волны выбрасывали на берег скользкую пену. В сценариях схваток, иногда наблюдаемых с верхней площадки донжона, не замечалось никакой общей закономерности, только финал битвы всегда был одинаков: двое из трех должны были погибнуть. После этого в течение одной-двух недель по озеру можно было плавать вполне безнаказанно, даже пугливая рыба смелела и выпрыгивала из воды, радуясь отсрочке: водяной слон был занят перевариванием своих собратьев.
Вера послюнила палец, пробуя ветер. Промолчала, кусая губы. В правой руке, подвязанной к шее, поселилась горячая дергающая боль. Вере предстояло быть балластом. Последний бросок через озеро всегда был лотереей, в которой не все и не всегда зависело от гребцов, но физическая беспомощность унижала.
— Возьми. — Она протянула Питеру свой нож. — Сделай еще одно копье.
— Для тебя? — спросил Питер, но нож взял. — Нет.
— Пожалуйста, сделай. Если он нападет, я здоровой рукой…
— Здоровой рукой ты будешь держаться за борт, — сказал Питер, — иначе вылетишь в воду. Если он как следует боднет…
— А Йорис? — ревниво перебила Вера. — Для него ты копье сделаешь?
Прежде чем ответить, Питер убедился, что мальчишка не слышит.
— Он будет держаться обеими руками.
Грубо заостренные бревна частокола занозили кожу. Маркус не обращал внимания. Под частоколом начинались события. Это было интересно. Илья был ниже и щуплее Людвига, зато куда суетливей, а Людвиг с равнодушным видом сидел на корточках, прислонившись спиной к частоколу, и с величайшим вниманием соскребал плоской щепкой с ладоней болотную грязь. Он всегда был таким: знаешь — говори, я выслушаю с вниманием, а не знаешь — так нечего языком зря молоть, и займись делом.
— Могли бы додуматься раньше, — торопясь, шептал Илья и оглядывался. — Проще же пареной репы, ей-ей! Меня сегодня как бревном ударило — понял! Все гениальное просто! Вот Уве ночью не смог, так? А почему? Потому что Лоренц этого ждал! Понимаешь? Он знает наш следующий шаг раньше нас. Мы просто идиоты: который год играем в игру, которую он же для нас и придумал! Он нас всех просчитал с потрохами — знает, что днем мы на него не кинемся. Побоимся. Помнишь, пытались? Мы по месяцу колем его защиту, а ему только этого и надо. Вспомни хорошенько: когда он смастерил первую?
— Ну? — спросил Людвиг.
— То-то и ну! Первую защиту он сделал задолго до того, как мы надумали отобрать у него «махер». Он знал, чего от нас ждать, — у него было время подумать. У нас вот нет времени и не было, мы работаем, а у этого короля некоронованного времени хоть отбавляй. И изучить нас, и прикинуть, на что мы способны… Мы, как дураки сопливые, тычемся в одно место, а Лоренц только этого и ждет. Можешь мне поверить: или у нас вообще ничего не выйдет, или мы один раз ради разнообразия сработаем по-умному.
Людвиг дочистил одну ладонь, перешел к другой.
— Как?
Сверху было видно, как Илья растянул рот до ушей.
— Подумай.
— Знаешь, я, пожалуй, пойду, — сказал Людвиг. — Работа стоит.
Но с места почему-то не тронулся. Маркус тихонько хмыкнул с частокола — знал эту привычку.
Илья сплюнул и растер плевок ногой.
— Есть идея. Нужно, чтобы каждый… кроме Маргарет, естественно… Малыши пусть будут. Чтобы толпа. И — к Лоренцу в каюту…
Маркус легонько свистнул — в то же мгновение Илья был наверху. Тревога оказалась ложной — из донжона по пандусу спускалась Петра с коробкой мусора в руках.
Людвиг обнажил зубы в ленивом зевке.
— Лоренц к себе не пустит, поверь пожилому человеку. Что я, первый день Лоренца знаю, что ли? Да и ты тоже.
— То-то и оно: надо, чтобы впустил. Никакой агрессии! — Илья уже не шептал, а говорил в полный голос. — Мы — просители, корректные, но настойчивые. Умилительная картина субординации. Только Дэйва не надо — спугнет… О чем я говорю? Да! У каждого накопилось — вот пусть каждый и канючит в меру сил, за рукава хватается, а Стефан пусть отмахивается от нас, как от мух… Усекаешь? Главное — создать толчею.
— Зачем?
— Тебе прямо разжуй и в рот положи, — сказал Илья. — Я думал, ты уже догадался. Лоренц не дурак, но и не гений: может, что и заподозрит, да не враз поймет. А когда поймет, будет поздно. Я дело говорю. Кто-нибудь из мальцов… да вот хотя бы Уве… нет, тот напуган. Тогда вот этот…
Внизу понизили голос. Сколько ни напрягал ухо Маркус, разобрать, о чем шептались, не удавалось. Досада была непродолжительной: главное он понял, а поняв, даже немного позавидовал. Оказывается, и Илье раз в год приходят в голову стоящие идеи!
Маркус раздвинул губы в улыбке, показав черный провал. Во рту его не хватало четырех передних зубов. Молочные резцы выпали у него еще на Земле. А постоянные зубы так и не выросли.
Внизу надолго замолчали.
— Не надо убивать, — сказал вдруг Людвиг.
Илью подбросило.
— Кто сказал, что надо?! Потом разберемся, надо или не надо, вопрос десятый. Ты мне вот что скажи: получится это или нет, как мыслишь? По-моему, очень даже…
Людвиг опять долго молчал. Илья маялся в нетерпении, переступал ногами, на месте ему не сиделось, но торопить не стал — знал, что бесполезно.
— Может получиться, — сказал наконец Людвиг без особого удовольствия.
Маркус пожалел, что не видел, как у Ильи сверкнули глаза.
— Сегодня, а?
— Нет, — категорически отрезал Людвиг.
Это было как с разбега об стену. Как остановиться в воздухе во время прыжка. Маркус вцепился руками в острие бревна.
— Почему?! — взвыли снизу голосом Ильи.
— Потому что я не согласен, — объявил Людвиг.
Маркус перегнулся через частокол, рискуя упасть. Теперь-то и начиналось самое интересное.
— Ты станешь капитаном? — спросил Людвиг. — Или я? А может, Дэйв? — Он деревянно хохотнул. — Лоренц — свинья, это доказано. Да только без него и без Питера мы перегрыземся на следующий день, как ты сам этого не понимаешь…
Универсальный синтезатор «Ламме» был раскурочен, и в его потрохах, насвистывая себе под нос, копался Диего Кесада. В штатном расписании «Декарта» он числился шеф-химиком, и его основная работа заключалась в настройке и поверке синтезатора. Как правило, «Ламме» использовался в качестве источника пищи, ненасытного пожирателя просушенного торфа, производителя пищевой пасты и едкой сухой пыли, которую приходилось топить в болоте, — пыль раздражала кожу и не годилась даже на топливо. Старая идея Аристида Игуадиса о перенастройке приемного блока «Ламме» под местное сырье оказалась малоудачной — КПД синтезатора был чудовищно низок.
