и мы тебя отпустим. Нормально?
– Как скажешь, госпожа, – согласился Комора, голова которого все еще шла кругом от валившихся на голову чудес. – Давайте поедем в город. Вы на машине?
– Мы… не беспокойся. Мы вполне поместимся в твоей машине.
Яна поднялась с пола и принялась отряхивать шорты.
– А завтра, – мечтательно проговорила она, – мы пойдем-таки на экскурсию во дворец Великого Скотовода!
02.06.858, деньдень. Граш, граница области Мураташ
Человеческая фигура с заложенными за спину руками стояла на вершине пологого холма. Ветер развевал гриву жестких смоляных волос, хлестал метелками перистого ковыля по ногам в коротких кожаных штанах, трепал расстегнутую на груди безрукавку. По степи быстро бежали тени облаков, и два гнедых коня паслись у подножия холма.
– Ты так стоишь уже почти полчаса, – не выдержал Саматта, выплевывая изо рта изжеванную травинку. – Рис, ты вообще здесь? И где наши встречающие? Только время попусту теряем…
– Извини, – Семен повернулся к нему. – Старые воспоминания. Ностальгия. Когда меня еще звали Тилосом, неподалеку отсюда я впервые встретил Тарону. Я пытался восстановить в памяти ландшафт. Тогда на Текире действовали законы физики Игры, и климат на континенте был весьма эклектичен. К югу отсюда начинались песчаные Великие Пустыни. Тарсаки пасли свои табуны к северу, но иногда забредали и сюда. Двенадцатилетняя девчонка сбежала в барханы и тренировалась там стрелять из самодельного лука. Ей всю левую руку до крови иссекло тетивой, но она упорно продолжала тренироваться. Упорная и упрямая, она чем-то походила на Кару. Не внешностью, нет. Но внутренней целеустремленностью. Тогда мы подружились.
Он опустился на землю, сорвал метелку ковыля и принялся рассеянно трепать ее в пальцах.
– Мне тогда было почти три с половиной века, если считать с момента биологического рождения. Глубокий старик в красивом, сильном и гибком, нестареющем теле киборга… Я знал, как управлять женщинами и полагал себя неуязвимым к женским чарам – и жестоко ошибся. Знаешь, я ее предал. Использовал ее любовь для того, чтобы манипулировать ей. Чтобы сорвать тарсачьи племена с обжитых мест и бросить войной на Север до того, как их вынудят атаковать наступающие с юга пустыни. Для того, чтобы столкнуть с гуланами и не допустить уничтожения северных княжеств. А потом я заставил ее убить меня – и после непрошенного пробуждения узнал, что прошло больше двух веков, и Тарона давно мертва. Убита предательским ударом в спину в поединке чести. И я даже не могу ей сказать…
Он замолчал.
– Ты любил ее? – спросил Саматта.
Бывший Серый Князь помолчал.
– Не знаю, – наконец откликнулся он. – Я не знаю. Возможно. Я всегда с нетерпением ожидал встреч с ней наедине, и нам было хорошо вместе. Я с большим трудом заставлял себя уходить. Любовь ли это? Мати, я не знаю. Я вообще не уверен, что могу любить. И что имею на это право.
– А что не так с правами? – отставной спецназовец поднял бровь. – Кто тебе запретил?
– Жизнь. Мати, ты вообще представляешь, что такое для бессмертного любить смертную женщину? Знать, что через десять, пятнадцать или двадцать лет она увянет, а через тридцать или сорок – умрет, а ты продолжишь жить как ни в чем не бывало? А дети? Ты не позволишь ей иметь ребенка от любимого мужчины, даже если она захочет? А она почти наверняка захочет. Каково знать, что ты переживешь своих потомков? Каково ТЕБЕ, Мати, знать, что ты переживешь собственную дочь? Внуков? Правнуков?
Саматта вздрогнул и медленно повернул голову к товарищу.
– Ты еще не задумывался? – печально спросил тот. – Ну, извини. Рано или поздно все равно бы до тебя дошло. Карина, Яна, Палек – сироты без родителей, без родственных связей. Одиночки в нашем мире. Их отношения с окружающими не выходят за рамки любви и дружбы, кровной связи ни с кем они не чувствуют. Почему Джао выбрал их кандидатами в новое поколение, я понимаю. А почему тебя и Цукку, знаешь?
– Нет. Я уже думал, но ответа не нашел.
– Все потому же. На самом деле ваши воспитанники нашли в вас родителей. Я вижу ваши отношения. Я наблюдал за вашей семьей в последние годы. Они слишком тяжело перенесли бы вашу смерть, зная, что никогда не умрут сами. Точно так же, как ты тяжело переживешь смерть дочери.
– Всего лишь из-за детей? – сухо спросил Саматта.
– Нет. В основном из-за детей. Но Джа умеет выбирать себе соратников и очень редко ошибается. У этого манипулятора, старого сукина сына, отменный нюх на людей. Я пока что плохо тебя знаю, Мати, но, думаю, ты его надежды в новом качестве оправдаешь. И я думаю – очень надеюсь – что он предусмотрел какое-то решение проблемы родственников. Иначе… мне страшно даже подумать, что способен натворить на Текире обезумевший от горя утраты Демиург, даже действующий исходя из благих намерений.
Саматта помолчал.
– Я давно не ребенок, Рис, – наконец откликнулся он. – Я дрался на грязной необъявленной войне, закончившейся позорным бегством. Я терял товарищей и в яростной драке, и от глупой шальной пули, пущенной кем-то наугад, и от тропических болезней, от которых полевые врачи не знали лекарств. Я убивал и рисковал умереть сам. Я знаю цену жизни и смерти. И я знаю цену любви. Наверное, я пока что еще не осознал как следует перемену… своей сущности, но думаю, что короткая жизнь с настоящей любовью все же лучше, чем серая унылая вечность. Если бы пятнадцать лет назад Дзи предложил мне стать Демиургом в обмен на отказ от Цу, я бы точно послал его подальше. И все-таки – ты любил Тарону?
– По человеческим меркам я древний старик, Мати, – медленно произнес Семен. – У меня было много женщин, но я ни разу не позволял своим чувствам зайти за определенную грань. Я всегда держал эмоциональную дистанцию, ничего им не обещая, и заботился, чтобы они не питали никаких долгосрочных надежд. Тарона… Неважно. Я использовал ее в своих целях, а она прекрасно это понимала и делала все, чтобы угадать любые мои желания, даже невысказанные. И из-за того погибла в конце концов задолго до срока. Вот чего я себе простить не могу до сих пор.
– Это случилось двести с лишним лет назад.
– Нет, чуть больше десяти лет назад, Мати. Для меня, во всяком случае. Два с лишним века, которые я провел в целебном сне, ничего для меня не значат. Но хватит. Что-то я не вовремя поддался сентиментальности. Они приближаются, готовься.
– Где? – встрепенулся Саматта. – Я не чувствую ни одной машины в окрестностях.
– Вон
