Около полудня путники собрались на вершине перевала.
Невысокий уступ закрывал теперь от них горизонт.
Седельников, оставив машину, бегом направился к голым серым камням, скользя по их обледенелым склонам.
Взобравшись на уступ, Седельников увидел внизу у подножия круто спускающихся к югу гор долину, со всех сторон окруженную горами.
На дне этой долины стоял город.
Длинные ряды больших и малых домов тянулись на пространстве двух или трех квадратных верст и были построены по радиусам большого круга с площадью в центре его.
Некоторые из домов напоминали те казармы, которые строятся на промыслах крайнего севера, где-нибудь на Камчатке или в Рок-Криппале на Аляске. Большинство же представляло собой отдельные домики, из которых часть наполовину ушла в землю.
Седельников долго смотрел на этот странный город, раскинувшийся на дне большой котловины, некогда, вероятно, представлявшей кратер вулкана, и ждал, трепетно ждал появления людей или дыма над крышами.
Он достал бинокль и приложил его к глазам.
И вдруг видевшие его снизу Залесов и Жуков заметили, как Седельников осел, словно под непосильной тяжестью, весь опустился и бесформенным, мягким комом покатился с уступа.
Когда к нему добежали, Илья Максимович лежал на снегу бледный и неподвижный, а из глубокой раны на лбу текла тонкая струнка крови.
Долго возились около Седельникова друзья его и матросы, пока не привели его в чувство!
— Там!., там!., они сгорели!.. — слабым голосом сказал, очнувшись, Седельников и снова закрыл глаза.
Залесов принял эти слова за бред и начал осматривать больного, пока матросы разбивали тройную палатку с печью, приспособленной для полярных экспедиций.
Журналист же, всегда любопытный и ищущий впечатлений и опасностей, направился на разведки, желая проверить вырвавшееся у моряка восклицание.
Профессор осматривал и ощупывал Илью Максимовича и вскоре убедился, что он не получил никаких серьезных повреждений и обмер, ударившись головой о камень или лед.
Когда больного принесли в палатку, раздели и уложили в постель, профессор строго-настрого воспретил Седельникову двигаться и разговаривать и дал ему сильное снотворное средство, погрузившее моряка в глубокое забытье и полное оцепенение.
Заметив это, профессор бесшумно вышел из палатки и, застегнув все полы ее, приказал матросам приготовить вторую палатку для остальных, так как слабость командира заставит их пробыть здесь, вероятно, не менее двух дней.
Пользуясь одиночеством, ученый устроился в каюте аэросаней и начал приводить в порядок свои мысли и наблюдения, занося самое важное в толстую записную книгу, с которой никогда не разлучался.
Между тем, в то же время молодой журналист уже достиг вершины уступа, венчающего перевал, и увидел город, правильными секторами раскинувшийся на дне кратеровидной котловины.
Не вдаваясь в подробные наблюдения, Жуков стал быстро спускаться с довольно крутых северных склонов перевала, пока не достиг равнины, по которой он быстро подвигался на легких, подшитых тюленьей кожей лыжах.
Мороз был не сильный, градусов около 40 по Цельсию, ветер сюда не доходил, и Жуков развил большую скорость. Пригнувшись как можно ниже к земле, он весь предался бегу и только чувствовал, как сильно ударяет ему в лицо воздух и обжигает кожу своим студеным дыханием. И только тогда, когда перед ним черными грудами замелькали первые постройки, Жуков умерил свой бег.
Он не сразу пришел в себя от быстрого движения и, передохнув, с любопытством начал оглядываться.
Кругом стояли черные, закоптелые, полуразрушенные дома и глядели пустыми глазами на белый снег и на этого одинокого человека, бесстрашно проникшего сюда.
Дома были сожжены.
Седельников не бредил.
Какой-то стихийный пожар свирепствовал в этом деревянном и картонном городе и сделал свое злое дело.
— Что случилось? — скорее с любопытством, чем с жалостью спрашивал себя Жуков. — Как могли эти женщины, полные энергии и отваги, допустить уничтожение их города? Здесь были, вероятно, какие-то внешние и могущественные причины…
Ломая голову над этими вопросами, журналист решил войти в один из домов, лучше других сохранившийся. Это было длинное одноэтажное здание с целым рядом маленьких узких окон, обшитое сверх деревянного сруба войлоком и толстым картоном. В доме выгорела лишь правая сторона, левая же случайно уцелела.
Жуков вошел в обширную переднюю, где сразу же наткнулся на лежащее тело молодой женщины. Окаменевшее лицо с открытыми неподвижными глазами сохранило выражение последнего ужаса, и он передался журналисту.
«А вдруг это любимая Седельниковым девушка? — закопошилась где-то глубоко в душе тревожная и мучительная мысль. — Какое несчастье!..»
Он тронул лежавшую за руку. Рука была твердая, как камень. Полярный мороз превратил в лед, в скалу молодое, полное жизни тело.
Войдя в первую комнату, Жуков увидел четыре кровати, на которых покоились вечным сном пожилые женщины.
Одна только, лежащая у входа в дом, видно, проснулась и хотела спастись, но смерть настигла ее, ужасом исказила лицо и сделала последний час ее более тяжелым, чем кончина старших обитательниц дома, захваченных смертью во время сна.
Страх погнал Жукова из этого дома мертвецов, и журналист почувствовал облегчение лишь тогда, когда он очутился на улице. Дома, сгоревшие и наполовину рухнувшие, обступили его со всех сторон и загадочно смотрели на него пустыми окнами, словно черепа — глубокими, безглазыми впадинами.
Чувство страха властно захватило Жукова, не раз заглядывавшего в глаза смерти и игравшего с ней. Он ясно ощущал, что таящаяся где-то близко опасность хочет броситься на него и наслаждается его страхом.
Он хотел бежать отсюда без оглядки, закрыв глаза и заткнув уши, чтобы не слышать кого-то, кто неминуемо ринется за ним в погоню.
Если бы вдруг из-за угла появилось легендарное чудовище, плод самого дерзкого воображения, Жуков встретил бы его криком радости. Ему, живому, было страшно в этом море безмолвия, в городе умерших, среди развалин, где витали бледные призраки погибших изгнанниц.
Но журналист овладел собой и решил осмотреть как можно больше, чтобы потом составить план действий и обо всем рассказать старому химику.
Жуков побежал вдоль широкой улицы, все время ускоряя бег и на ходу внимательно оглядываясь по сторонам. По мере того, как он пробегал по улицам мертвого города, у него не оставалось сомнения, что он весь подвергся разрушительной силе быстро промчавшегося пламени.
