Эвелин с грохотом поставила бокал на журнальный столик.
— Это же абсолютный бред, что ты сейчас говоришь, Бернхард! Агент спецслужб! И какое следствие ты ведешь, скажи мне на милость? Ты читаешь газеты и смотришь телевизор. Замечательно. Хорошенький это будет суд, если твои космические начальники даже новости не могут посмотреть сами. Ведь все эти новости передают через космические спутники. — Она увидела его удивленное, даже ошарашенное лицо, и это разозлило ее еще больше. — И с какой это стати ведется суд? Может быть, из-за того, что у нас так много войн? Да брось ты! Это уже не бред, а просто дичь. И кроме того, интересно, какое инопланетянам до этого дело?
Бернхард бросил на нее недоумевающий взгляд и кивнул.
— Ты права! — сказал он и повторил: — Ты права. Я не могу оставаться пассивным и обязан что-нибудь сделать. Я должен найти этого человека, который приходил сюда, и узнать, чего он от меня хотел.
Эвелин уже не слушала. Она массировала себе виски и продолжала:
— И еще мне очень интересно: почему это происходит именно со мной? Чем я это заслужила? Черт побери, Бернхард, я думала, что все встанет на свои места, — после того как ты очнулся. Но ты заставляешь меня… — Она умолкла. — Да ладно, что говорить… Я ведь, в принципе, только хочу знать, почему ты не дотрагиваешься до меня?
— В каком смысле не дотрагиваюсь?
— Боже мой, Бернхард! Уже прошло три месяца, с тех пор как ты вернулся. Сначала я убеждала себя, что к тебе нужно относиться бережно, тебе нужен покой и со временем все наладится. Но ничего не наладилось! Ты не обращаешь на меня внимания, даже если я хожу перед тобой голой.
Наконец-то он понял.
— Ты имеешь в виду зачатие!
— Нет, черт подери! Я имею в виду секс. — Эвелин погрузилась обратно в подушки дивана, словно хотела в них утонуть. — Я терпеть не могу говорить об этом, — прошептала она.
— Я же тебе объяснял, — ответил он спокойно. — На самом деле я не твой партнер, я только нахожусь в его теле.
— Да-да-да. Самое главное в сексе все-таки и есть тело. Согласен?
— Но я не понимаю, как ты…
Она поднялась так внезапно, что он не смог договорить до конца.
— Наплевать на болтовню врачей, — сказала она и взяла его за руку. — Пойдем.
Шепот:
— Все хорошо. Не вставай.
Значит, все хорошо. Значит, не надо вставать.
Он проснулся, когда уже рассвело. Прошлое было уничтожено — все, кроме отдаленного эха в его памяти. Не существовало и будущего. Только настоящее. Потом он вспомнил, что произошло ночью.
Много чего произошло. Он повернулся на спину. До этого он был уверен, что достаточно положиться на воспоминания Бернхарда Абеля, чтобы знать все об этой стороне человеческой жизни. Но теперь он должен был признать, что воспоминания о зачатии значительно отличаются от его реального исполнения. Сохранилась память о предмете и о способе, но не об ощущениях, не о том, что происходило на самом деле. Запомнить это явно было выше возможностей его мозга.
Он лежал голый, и ему было… хорошо. Он не мог назвать это по-другому. По крайней мере, он стал понимать, почему люди уделяют половому акту так много внимания и исполняют его не только в целях продолжения рода.
И еще он понял, какое это имело значение для его миссии. Его задача не ограничивалась изучением людей, для этого не стоило засылать его в это тело. Нет, самое главное получить ощущение, что значит быть человеком. Вот что необходимо, чтобы действительно понять их.
Он встал и подошел к окну. На улице было облачно и ветрено. Внизу, на перекрестке, стояла женщина с кудрявыми рыжими волосами и нарисованными на щеках сердечками.
— Карнавал, — сказал он, и потом вспомнил, что сегодня вечером сюда вернется жена Бернхарда Абеля, и они снова смогут заняться этим сексом.
* * *
Доктор Юрген Ребер сидел в скоростном поезде, направляющемся в Берлин, в кармане у него лежала синяя коробочка с обручальным кольцом, а по коже бегали мурашки. Но это было в порядке вещей, если собираешься сделать предложение своей возлюбленной, не правда ли? Хотя он, конечно, точно не знал, что́ на самом деле сможет измениться после свадьбы. Что Сюзанна не захочет уезжать из Берлина — гарантированно. Значит, ему придется искать работу там, но это он мог сделать уже давно — и не сделал.
Не думать об этом. Будь что будет. Он попытался успокоиться.
Вовсе не спокойно его встретила Сюзанна.
— Ведь я приглашена на «Бал ведьм»! — произнесла она, задыхаясь.
За следующие десять метров, которые они прошли по перрону, Ребер успел узнать, что это некое карнавальное секретное общество, членами которого были только женщины, и оно существует исключительно ради того, чтобы раз в году в четверг устроить легендарную вечеринку.
— Там встречаются депутаты, менеджеры, редакторы, все сливки женского общества. Какие знакомства там можно завязать! И только женщины. Короче, я обязана быть там. — Сюзанна достала ключи от машины. — А ужин при свечах и музыке перенесем на завтра, ладно? Ты не обидишься, если я просто подброшу тебя до дома? Мне еще надо успеть в парикмахерскую и выбрать костюм.
Через некоторое время Ребер стоял в удивительно тихой квартире перед открытой морозилкой и рассматривал быстрозамороженные блюда. Ни одно из них ему не нравилось. По телевизору показывали больничный сериал, карнавальный вечер в Кельне и всякую ерунду. Он накинул куртку и решил прогуляться под берлинским небом.
Проехав пару остановок на метро, он добрался до того места, где в его студенческие годы было немало модных баров и дискотек. Некоторые из них по-прежнему работали, — как будто время остановилось. Ребер пошел за толпой, сталкиваясь на ходу с медведями, индейцами и клоунами, и в переполненном баре с трудом протиснулся к стойке, чтобы заказать себе пива. Он подслушивал разговоры в прокуренных углах, похожие на те, что сам вел, когда был молодым. Девушка, на теле которой непонятно где кончалась одежда и начиналась краска, эротично и самозабвенно танцевала в кругу мужчин, не спускавших с нее глаз. Ребер тоже не спускал.
Недалеко от стойки расположилась другая девушка — с синими волосами, которая ему кого-то напомнила. Она что-то объясняла мужчине в грязно-зеленой куртке. Мужчина ушел, а девушка вдруг подошла к Реберу и воскликнула:
— Вот это да!
Он сразу же вспомнил: это секретарша профессора Шмидта, его бывшего научного руководителя.
— Синий — все еще ваш любимый цвет, — отметил Ребер, потому что не мог придумать ничего другого.
