Сергей Минцлов - Царь царей...

— Это верно, — промолвил через некоторое время Павел Андреевич.

Наступило долгое молчание.

— Сколько уже сот тысячелетий глядят на мир эти звезды… — мечтательно проговорил Михаил Степанович. — Если б узнать, что они видели… Вот, хоть бы эта: сколько тысячелетий смотрели и руководились ею люди!..

— Про какую звезду вы говорите? — спросил Иван Яковлевич.

— Вот про эту, про Полярную… — Михаил Степанович указал рукой на маленькую бледную точку, мерцавшую в бездне почти над головами их.

— Ошибаетесь, — возразил старый ученый. — Полярной, т. е. почти неподвижной звездой, в древности считалась другая.

— Разве? — с удивлением спросил молодой этнолог, приподнимаясь с земли. — Я, представьте, этого не знал. Каким же путем это узнали?

— Узнали астрономы, — ответил Иван Яковлевич. — Но позвольте, — вдруг спохватился он, — вам, Павел Андреевич, может быть, неинтересно будет слушать об египтологии?

— Помилуйте! — поспешно возразил палеонтолог, — сделайте одолжение, расскажите, — я ведь совершеннейший профан в этой области.

Иван Яковлевич потер себе руки, что он всегда делал перед чтением лекции, и начал.

— При исследовании пирамид обратили внимание, что в них оказывается странный, недоступный никому ход из внутренней усыпальницы к небу. Зачем он устраивался — долго оставалось загадкой. Наконец в одном из храмов отыскалась запись о постройке пирамид, и из нее узнали, что ход оставался затем, чтоб гробницы царей вечно, и днем и ночью, озаряла во мраке смерти Полярная звезда. Стали проверять направление ходов, — никакой Полярной звезды уже на гробницы не смотрело. Пирамиды были выстроены так давно, что земля успела уклонить свою ось от прежнего направления, что совершается чрезвычайно медленно… Полюс земли, как известно, описывает круг вроде верхушки волчка, пущенного наклонно на стол, что называется прецессией земной оси. Полный оборот полюс сделает в платонический год земли, равный 25.800 наших. И вот тут-то загадку археологии[9] решила астрономия, — Иван Яковлевич возвысил голос. — Вычислили угол отклонения, и по нему определили время — точный возраст некоторых пирамид… И замечательно: когда впоследствии открыт был знаменитый туринский папирус, давший списки египетских династий строителей тех пирамид и храмов, даты таблиц его совпали с определенными математически. Это мировое торжество, господа!

— Кажется, такой пустяк — какой-то ход в какой-то пирамиде, а повел к каким открытиям! — заметил внимательно слушавший своего бывшего профессора Михаил Степанович.

— В мире нет пустяков, — возразил старый ученый, — все в нем полно великого значения! Однако, что же это нашего стрелка до сих пор нет? — добавил он с некоторым беспокойством. — Уж не случилось ли чего с ним?

— Не думаю… — ответил Михаил Степанович, — он опытный охотник.

— А враль еще лучший! — вставил палеонтолог. — Все-таки следовало бы костры разложить, что ли, — видней будет идти ему!

— Ва-си-лий! — крикнул во всю силу груди Михаил Степанович.

«Ва-си-лий!» — отозвалось эхо, и, казалось, тайга проснулась и вдруг насторожилась кругом.

— Иду! — донесся снизу из темноты голос Василия.

— Разложите костры… да поярче! — прокричал этнолог. — Свирида Онуфриевича все нет!

— Сейча-ас!.. — прилетел ответ.

Два ярких огненных столба поднялись вскоре у самой воды к небу; длинные красно-золотистые полосы легли от них, змеясь и блестя, на поверхность реки.

Путешественники спустились на отмель к кострам и принялись за чаепитие. Прошло еще несколько времени, и всем показалось, будто где-то позади со скал осыпались небольшие камни.

— Шаги… слышите? — проговорил Михаил Степанович, ставя на песок свою кружку. — Свирид Онуфриевич! крикнул он, — вы это?

— Я! — отозвался сиплый голос. — Господа, я сделал открытие!

С этими словами из темноты выступила фигура охотника; куртка на нем была изорвана; над коленями просвечивало белье, лицо было красно как вареная свекла.

— Наконец-то вернулись! — с облегчением произнес Иван Яковлевич. — Мы уж полагали, что вы заблудились!..

— Нет, не заблудился, а нашел…

— Что? — насмешливо спросил Павел Андреевич. — Опять пещеру с иероглифами? Дичи-то принесли ли сколько-нибудь?

— Дичи? — Свирид Онуфриевич сдернул с плеча туго набитый ягдташ и бросил его на землю. — Рябчиков сколько хотите и еще два. Не в них дело. Слушайте внимательно: я видел надписи!

Иван Яковлевич превратился в статую.

— Какие? — недоверчиво спросил Михаил Степанович.

— Может быть, вроде тех, что мы видели, — монгольские?

— Нет же, — нетерпеливо возразил охотник, — говорю вам — настоящие, вот как те, что в Минусинской степи были! Ободрался из-за них, чтоб они сдохли! По кручам к ним лез!

Жар, с каким говорил Свирид Онуфриевич, поминутно с азартом вытиравший платком вспотевшую лысину и лоб, подействовал на ученых.

— А далеко они? — спросил Михаил Степанович.

— Не особенно: верстах, должно быть, в пяти будут. Черт, и я то с вами заразился этими надписями. Вот ведь какого тетерева из-за нее упустил! — Свирид Онуфриевич развел руками по крайней мере аршина на два. — За ним бы надо было идти, а тут, как на грех, она, чтоб ей перетрескаться, в глаза кинулась!

— Завтра надо пораньше встать, Михаил Степанович, — сухим деловитым тоном произнес Иван Яковлевич, вставая. — Необходимо исследовать те места. Покойной ночи, господа! — и старый ученый отправился на плот.

Свирид Онуфриевич, несмотря на усталость, остался сидеть с палеонтологом и Михаилом Степановичем; он жадно уплетал все, что приносил из шалаша видимо огорченный его аппетитом Филипп и без умолку рассказывал о приключениях минувшей охоты.

Собеседники его хохотали, не стесняясь, но охотник, не обращая ни на что внимания, с азартом продолжал свои повествования a la барон Мюнхгаузен.

Долго еще освещали костры жестикулировавшего Свирида Онуфриевича и двух приятелей его, и эхо много раз разносило среди ночной тишины взрывы смеха последних.

Нетерпение разбудило Михаила Степановича; еще до рассвета он торопливо взглянул на часы и, не надев сапог, не умывшись, принялся будить товарищей.

Старый ученый, спавший сладким сном младенца, поднялся сразу. Свирид Онуфриевич долго зевал и потягивался, при чем не раз величал себя свиньей и идиотом за сообщение об этой «проклятой» надписи, из-за которой мешают отоспаться порядочным людям. Добудиться палеонтолога оказалось невозможным. На все оклики Михаила Степановича и встряхивания за плечо он отвечал мычанием, отмахиванием сквозь сон и наконец стал лягаться, что при размерах его ног являлось небезопасным.