Именно от этих мыслей он и отвлек ее, прикрикнув:
— Маша! Ты не слушаешь! А ведь все, что я говорю, тебе понадобится в работе!
— Не зовите меня Машей, — она снова перешла на «вы». — Так меня зовут только самые близкие друзья.
— Ну извини… Как же тебя называть?
Действительно…
— Мария Павловна? — он поморщился. — Уж очень официально. Не хотелось бы.
Насколько Маша поняла, ее функциями в ведомстве Бермана будет подглядывание и подслушивание. То есть, хотя и на новом, так сказать, «правительственном» уровне, но все-таки это — то, чем она занималась в Питере с самого начала, еще "до Атоса".
— Мери. Зовите меня Мери, — она с вызовом глянула на своего спутника.
Он пожал плечами.
— Пусть будет. Так вот, Мери. Твоей первоочередной задачей будет…
Да-а-а… Задачка оказалась не из простых. Нужно было постепенно стать невидимой для всех абсолютно лиц, приближенных к Президенту. Включая и его самого. Это — несколько сотен человек!
— Но ведь я не сразу исчезаю! Они должны сначала увидеть меня! Они же сразу начнут подозревать…
— Да-да, нужно хорошенько продумать твою тактику. Как-то этот скользкий момент обойти можно. Вопрос — как? Вот, если бы это было не правительство, а, например, коллектив завода, все было бы просто. Мы бы устроили для него цирковое представление, и в одном из номеров ты р-р-раз — и исчезаешь! И дело в шляпе.
— Очень у вас все просто получается. Вы забыли, что с каждым я должна работать ИНДИВИДУАЛЬНО. А после трех-четырех подряд у меня начинает башка раскалываться!
— Ох-ох-ох, — Берман сокрушенно покачал головой. — Как же быть-то?
— Не знаю, не знаю. Вам надо, вы и думайте.
— И придумаю. Пока ты окончательно окрепнешь, что-нибудь придумаю.
Они присели на скамейку возле спального корпуса.
— А когда снова появится Кривило? — поинтересовалась она.
— Должен тебя огорчить. На днях он отправляется в Штаты, на какой-то симпозиум. И еще намерен там погастролировать. Так что это, похоже, надолго. Но как только он вернется, сразу примчится к тебе. Даю слово.
Ей очень хотелось сказать что-нибудь язвительное по поводу цены его слову, но не признать она не могла: все свои обязательства он пока что выполняет. Потому, помолчав, она вернулась к самой насущной теме:
— Ну ладно. Допустим, я стану невидимой для всего правительства, для охранников и всех прочих. Дальше что? Я буду за ним следить, охранять или, наоборот — убивать?
Берман закатил глаза и скривился:
— Мери, крошка! Много будешь знать — скоро состаришься. Твое дело стать невидимой для всего Белого дома и быть готовой выполнить любые мои указания. А охранять или убивать… Будет зависеть от его поведения. И ясность наступит уже очень-очень скоро…
— Алло! Здравствуйте! Это Соня?
— Нет, это сонина мама. Что ей передать? Кто ее спрашивает?
— Это Маша.
— Маша?! Ну как ваше здоровье? Соня мне много о вас рассказывала. Как вы себя чувствуете?
— Все хорошо. А когда она появится?
— Часов в семь. Что ей передать?
— Ничего, я позвоню позже еще раз. Пусть дождется моего звонка.
— Хорошо, она обязательно дождется…
Маша положила трубку. В кабинете Бермана стояла обычная уютная полутьма.
— И ты уверена, что она добровольно согласится работать с нами? — с сомнением произнес Илья Борисович.
— Конечно.
— Я иногда просто боюсь тебя.
— Правильно делаете.
Созвонившись с Соней, Маша договорилась встретиться с ней завтра возле школы. На следующий день Берман отвез Машу в Репино. Оставляя ее перед школой, он явно волновался.
— Да не сбегу я, клянусь! — сказала она, выходя из машины.
— Ладно бы, только в этом было дело. Но ты не забывай еще, что за тобой охотятся…
— Вы же закрыли мое дело.
— Но Деева-то — на свободе. К тому же, не исключено, что кто-то еще желает, как я, воспользоваться твоими услугами. Думаю, мне следует наблюдать за тобой, находясь где-то неподалеку.
— Это очень усложнит разговор с Соней. Давайте-ка, делайте, что я сказала. Подъезжайте сюда ровно через полтора часа, никуда я не денусь. Она хлопнула дверцей.
Берман медленно, как бы нехотя, двинул машину вперед, а Маша, перейдя дорогу, направилась к школе.
Они проговорили почти час, и Соня, в конце концов, согласилась.
— Все это мне не нравится очень, — сказала она под конец. — И больше всего на свете я не хотела бы вспоминать Бермана и его контору… Но ты спасла меня….
— Спасибо, — Маша слегка пожала ей руку. — Мне действительно без твоей помощи будет очень трудно…
Когда с неделю назад Маша высказала свою идею Берману, тот засомневался: будут ли видеть Соню «очарованные» Машей люди? Ведь сходство их поразительно. Но Маша тут же напомнила: Гога Соню видит прекрасно. Скорее всего, дело тут не только в зрительном образе, но и в чем-то другом. Возможно, между ней и ее «жертвами» поддерживается какая-то телепатическая связь, или что-то еще… Как бы там ни было, факт остается фактом.
Москва. Маша и Соня проводят первый эксперимент в Белом доме.
В качестве нейтральной рабочей одежды они выбрали светло-голубые джинсовые костюмы и элегантные, но вместительные кожаные сумочки.
Белый дом. Двое омоновцев с автоматами. В двери входит Соня и протягивает им выданный ей Берманом пропуск. Сразу за ней входит Маша. И тут же, без паузы, поочередно обрабатывает их.
— Не понял, — бормочет один из них, — девушка, вас только что было двое…
Соня мило улыбается:
— Двое?
Омоновец неопределенно крякает, вертя пропуск в руках.
— Глюки, — объясняет ему и себе второй. — В этом дурдоме и не такое привидится…
Соня, а с ней и, теперь уже невидимая, Маша, проходят дальше. Маша потирает ноющие виски.
Через полмесяца Маша уже могла спокойно войти в Белый Дом и побродить по его этажам не замечаемая никем. Во всяком случае — охраной. Именно потому, что ее двойник-Соня оставалась видимой, ее исчезновения не вызывали обычной оторопи. В первую очередь, конечно же, были «очарованы» дежурные, сидевшие у мониторов систем слежения, хотя это и оказалось достаточно сложно: по телевидению ее чары не действовали, и Берману приходилось то под тем, то под иным предлогом водить ее с Соней непосредственно в дежурку.
Соню все это угнетало, и работала она единственно из признательности к Маше, хотя и не одобряла ее деловой союз с Берманом. Определенную роль, наверное играл и страх лишится машиного покровительства. И — деньги: Илья Борисович еженедельно выплачивал им что-то вроде «пансиона» — сумму с государственной точки зрения невеликую, но, по сониным подсчетам, превышающую совокупный месячный заработок ее родителей.
