Это единственно возможное объяснение. Мобилизация происходит по чьей-то воле! Тогда все становится понятным.
Ты наверняка слышал о парапсихологии. С древнейших времен происходит много такого, что позволяет предполагать существование телепатии и ясновидения, хотя наукой это еще не доказано. Но сейчас ученые всего мира серьезно изучают проблемы парапсихологии. Говорят, в Америке на это тратятся огромные средства. Если не ошибаюсь, в 1959 году для парапсихологических экспериментов там даже использовали подводную лодку.
В парапсихологии есть понятие психокинетики. Психокинетик одним напряжением воли может вызвать желаемое явление. Например, бросает игральную кость, и выходит нужное число. А наиболее выдающиеся передвигают кости одним усилием воли, не прикасаясь к ним руками.
Допустим, некий человек силой своего воображения может вызвать любое угодное ему явление. С обычной точки зрения предположение, конечно, невероятное. Но если задуматься — такая ли уж большая разница между игральными костями и людьми? Люди ведь не более чем пешки. Вот я и говорю: может быть, какой-нибудь гений в области парапсихологии и психокинетики, и притом злой гений, вертит нами по-своему и диктует свою волю целому обществу.
Вывод должен быть для тебя ясен: где-то есть человек, обладающий подобной силой, которому захотелось, чтобы так было. Человеческая душа — потемки, и, может быть, в этих потемках родилась сумасшедшая идея повергнуть нашу страну в ужас и горе, вызвать такое явление, которое всем бы казалось сверхъестественным, иррациональным. Может, ты со мной не согласишься, даже наверняка не согласишься, подумаешь — старый дурак Накадзаки рехнулся с горя. Но, как я уже говорил, это единственно правдоподобное объяснение. Недаром же говорят, будто мысль о кровопролитных войнах, принесших впоследствии горе миллионам людей, поначалу приходит в голову одному-единственному человеку…
Я не знаю конкретно, кто этот человек, но могу представить, какой он. Очевидно, это японец, уже пожилой или даже старый, судя по тому, что он отлично знает порядок проведения мобилизации и все ее этапы. Наверно, его самого погнали на фронт в конце войны, когда он был уже далеко не молод. И скорее всего, в его душе война до сих пор еще не кончилась. С другой стороны, он упрям и своеволен, он погружен в прошлое и люто ненавидит современность, послевоенные нравы, образ жизни нашей молодежи. В свое время он, несомненно, пережил трагедию войны и поражения и теперь горит мстительным желанием отыграться на нашей молодежи — пусть, мол, парни на своей шкуре испытают, что это такое… Связав воедино все предположения, я пришел к выводу, что он уже…"
Я не стал дочитывать письма. Вне себя от ужаса я выскочил из комнаты и прыгнул в такси, которое жене наконец-то удалось поймать.
— В психиатрическую клинику! — крикнул я срывающимся голосом.
Ну да, ну да, так оно и есть!..
И как же я раньше не подумал! Какой-то человек, вздорный и злой, пожелал этого… А потом все и началось. Я собственными ушами слышал это гнусное желание, высказанное вслух. Злодей, изверг, человеконенавистникне кто иной, как мой собственный отец! Помню, кажется, месяца за два… точно, за два месяца… до начала мобилизации я был у него в больнице. Он уже несколько лет лежал там. Я пришел как раз тогда, когда у него начинался припадок. Трясясь всем телом, он произнес со злобой и ненавистью:
— Нынешняя… молодежь… Слюнтяи, белоручки несчастные… Видеть не могу… Всех… всех… мобилизовать!.. На войну их!.. Чтоб закалялись… чтобы знали…
Мне всегда было невыносимо тяжело смотреть на его приступы. И все воспоминания, жившие все же где-то в тайниках моей памяти, всплыли с необычайной ясностью. Если Накадзаки прав…
Действительно, ведь сбывались же его предсказания! Была него такая странная особенность: вдруг, перед самым припадком, он начинал вещать. И то, что он говорил, потом всегда сбывалось. В семье считали это своеобразным даром пророчества. Но, кто знает, может быть, он не предвидел, а вызывал явления силой своего воображения.
Помню один случай. Я был еще совсем маленький. Напротив нашего дома стоял особняк в европейском стиле. Там жило много молодежи. Модно одетые, веселые парни и девушки почти каждый вечер шумели, танцевали, бренчали на гитаре. И всякий раз, когда до нас доносились звуки музыки, смех и возбужденные молодые голоса, отца начинало трясти от ярости. Однажды, с искаженным от гнева лицом, он подошел к окну и, указывая на особняк, сказал:
— Этот дом скоро сгорит!
Ровно через два месяца случился пожар. Особняк сгорел дотла.
Да что там! Таких случаев не сосчитать. Он предсказал смерть собаки, раздражавшей его своими повадками, несчастье в доме отдаленных родственников, смену кабинета министров… И всегда он предсказывал за два месяца до несчастья.
Одно время его пророчества сбывались так часто, что даже решил зяняться предсказаниями.
Я вспомнил, как у у отца был очередной припадок. Я отошел от кровати, повернулся к окну и начал смотреть на улицу. Из-за спины доносилось бессвязное бормотание. Я и не прислушивался — мало ли что больной говорит в бреду. Но сейчас его слова, очевидно, застряли в памяти.
Это была гипнотическая сила, способная вызывать явления, рисовавшиеся в его воображении… и как раз за два месяца до происшествия, тогда…
Я невольно содрогнулся. В памяти всплйло еще одно его пророчество. Ровно за два месяца до начала трагических событий однажды он, в бешенстве стуча пальцем по газете, заорал:
— Пора покончить с Америкой и Англией! Давно пора! Надо задать им хорошую трепку! Такую, чтобы больше и не оправились!
Но… разве могут твориться такие чудеса на свете?! В глазах у меня потемнело, к горлу подступила тошнота. Впрочем, чем черт не шутит, может быть, это он в свое время вызвал войну на Дальнем Востоке?..
К счастью, не все подчинялось воле отца. Наверное, он сам даже и не подозревал о своем могуществе. Таинственная сила пробуждалась в нем только тогда, когда он впадал в полубезумное состояние. Затем следовал припадок с полной потерей памяти. Если он успевал очень сильно пожелать чего-нибудь за этот короткий период, это, очевидно, сбывалось. Вот и война шла совсем не так, как ему бы хотелось. События на фронте он встречал со скрежетом зубовным. Пожалуй, только одно его желание сбылось в то время.
— Я тоже пойду на фронт! — крикнул отец однажды, расстроенный и возбужденный до крайности неутешительными вестями о поражении. — Да, да, пойду! Пусть я стар, но еще послужу на благо отчизны!
Через два месяца после этого его мобилизовали отправили на передовую.
