— Предположительно, сошел с ума и умер — в Италии. А Софисм достиг больших высот.
— Воистину. Насколько я знаю, добиться аудиенции со стариком ужасно тяжело.
— Практически невозможно. Я так понял, он живет в Неаполе. Чуть ли не как отшельник.
— Хм. Я знаю, ты меня не подведешь.
Чудоу коротко рассмеялся.
— Даже я не могу дергать за все ниточки, старина.
— Чепуха. Я всецело верю в твою способность польстить дорическим столпам общества до самых капителей. Я смогу быть в Италии — когда, скажем? В следующий четверг?
Вернувшись на Даунинг-стрит, я нашел сообщение от Домработников. Оказывается, фирма Тома Котелокса, Белсайз-Парк, развила необычно бурную деятельность в портовом районе. Предположительно, фирма специализировалась на репатриации англичан и итальянцев, погибших вдали от родины. Гробы перевозились в упаковочных ящиках (по всей видимости, невероятно ценных, потому что пустые ящики возвращались в пункт отправления, а именно — в Неаполь). Я решил устроить еще один ночной обыск, на сей раз — в похоронном бюро, и подбодрил себя, выпив целый кофейник, после чего в означенных целях надел черный костюм с бледно-оранжевым жилетом. И вышел на Уайтхолл, где в кэбе меня уже ждала Далила. Для пользы дела она сменила свое приметное желтое платье на извозчичье пальто и гетры.
— Вечыр, мистыр Бокс, и кыда едым?
Я дал ей адрес в Белсайз-Парке, и мы двинулись в путь.
Пока мы громыхали по мостовым, я прижался лицом к стеклу и закрыл глаза. Пришла ночь, и в воздухе повис желтый смог, накрывший город как след огромного слизня.
Я попытался осмыслить последние, весьма любопытные события. Все дороги вели в Неаполь. Там погиб Дурэ, предсказавший какие-то катастрофические события. Туда направлялся таинственный груз мистера Котелокса, там сейчас жил сэр Иммануил Софисм, последний оставшийся в живых из Кембриджской Четверки.
Экипаж неожиданно поехал быстрее, и я отвлекся от своих раздумий. Постучав по крыше, я был вознагражден появлением монументального лица Далилы в люке.
— Пырстите, сыр, — просипела она. — Я думыю, нас пырследыют.
Я дернул за тяжелую кожаную шторку и выглянул из окна. Я не очень хорошо понимал, где мы сейчас находимся, но различил очертания второго кэба, который опасно покачнулся, вывернув из-за угла.
— И давно он так? — вопросил я.
Далила кашлянула в воротник пальто. Когда она обернулась, чтобы посмотреть на наших преследователей, я заметил, как в свете уличных фонарей блеснули ее глаза.
— Пар миль будьт, сыр. Я хытела его стырьхнуть, да не вышло…
Я резко закрыл окно.
— Тогда делай все, что в твоих силах.
— Ысть, сыр, — радостно откликнулась она, наслаждаясь брошенным ей вызовом.
Я услышал, как рядом с экипажем что-то громыхнуло — достаточно громко, будто кто-то грузно ступил на поверхность замерзшего пруда.
— Что это? — вопросил я, глядя вверх.
Далила ответила так, будто ее смертельно оскорбили:
— Он, пырклятье, в нас пыльнул, сыр!
Это было уже как-то слишком. Внимание какого душегуба я привлек в этот раз? Я прижался носом к стеклу, и, пока мы в бешеном темпе мчались дальше, произвел быструю рекогносцировку. Подумал о том, чтобы на ходу выскочить из экипажа и занять место Далилы, но вместо этого лишь повернул к ней голову.
— Тогда вперед! — закричал я. — Куда угодно. Оторвись от него.
Люк вернулся на место, Далила подгоняла лошадь смесью ласковых слов и брани. Мы устремились вперед с новой силой, и меня швырнуло назад, на сиденье из черной кожи. Когда экипаж накренился влево, колеса ужасающе скрежетнули и два раза ударились о край тротуара.
Я сорвал с себя пальто и вцепился в шов, разрывая идеальные стежки (какую боль мне это причиняло!), чтобы достать маленький пистолет, который, как я знал, зашили туда Домработники-Портные.
Экипаж мчался вперед, меня болтало туда-сюда; я упал на колени и положил пистолет на пол. В тошнотворном свете летнего марева и света газовых фонарей пистолетная рама без ствола блестела серебряной рыбкой. Я схватился за левый ботинок и быстро достал длинную тонкую трубку, спрятанную в специальном отделении эластичной боковины.
Кэб подпрыгивал на булыжной мостовой, поэтому я с максимальной осторожностью прикрутил трубку к передней части пистолета. Через несколько мгновений в моем распоряжении было весьма эффективное дальнобойное оружие.
Когда я локтем открыл окно и перегнулся наружу, мне стали отчетливо слышны приглушенные проклятия Далилы и свист хлыста.
За нами, будто корабль-призрак, маячил второй кэб — казалось, с возницей они слились в единое целое. Толком разглядеть ничего не удалось — только очертания котелка и длинное пальто. Затем рука нашего преследователя взмыла вверх, я увидел желтую вспышку и услышал выстрел.
Я нырнул обратно в кэб и, тоже прицелившись, потерял пару выстрелов впустую, когда мы вылетели на перекресток, чуть не столкнувшись с третьим экипажем. Я уловил возмущенные крики и конское ржание, но мы мчали дальше, и газовые фонари расплывались за окном, как циферблаты одуванчиков-фантомов.
Преследователь выстрелил еще дважды; щелчки его пистолета поглотила плотная завеса тумана.
Вдруг мой кэб ударился о тротуар, и я упал на пол. Я выругался, оцарапав ногу обо что-то твердое и услышав, как рвется ткань моих брюк. Пытаясь вернуть себе равновесие, я умудрился поставить ободранное колено на сиденье и, подтянувшись вверх, открыл люк.
— Попытайся выровнять… — начал я и поднялся, чтобы посмотреть. Далила осела на спинку сиденья, ее круглое лицо исказила агония. Рукой в перчатке она схватилась за грудь.
— Он мыня дыстал, сыр! — выдохнула она и неожиданно завалилась набок, нырнув в туман, как неопытный пловец в Серпантин.[24]
Я потянулся вперед, чтобы схватить ее, но было уже поздно.
Я знал, что у меня есть считанные мгновения, пока мой кэб не потеряет управление. Я вышиб дверцу и вылез наружу, повиснув в ожидании неминуемой смерти.
Рискнув оглянуться, я заметил, как убийца в другом кэбе снова целится в меня. Я быстро поставил ногу на верхнюю части двери, оттолкнулся и прыгнул вперед, упав на свободные теперь козлы. И сразу же начал немилосердно хлестать лошадь, пригнув непокрытую голову, когда мимо просвистела очередная пуля. Я повернулся и ответил тремя выстрелами, но второй кэб продолжал погоню.
Мы мчались по какой-то бесконечной петляющей улице, которая из-за поглотившего все смога походила на тоннель. Я мельком различал светящиеся окна публичных заведений и темные фасады закрытых лавок.
