Шлем с щелевидными очками плавал в невесомости, скафандр распался на две части, и могучий рыжебородый атлет выбрался из него, как из развалившейся скорлупы.
И тут Даль решился, он заговорил с ним на странном певучем и свистящем языке, напоминавшем журчание воды и щелканье птиц.
Незнакомец радостно обернулся к нему, защелкал сам.
– Значит, я прав, – решил профессор. – «Черный Принц» был оставлен людьми Мю. Не зря Даль выучил их мертвый язык. Спроси скорей, что стало с его родиной.
– Ты ошибаешься, – сказал Даль. – Это марсианин. Его зовут Инко Тихий. Он бывал на Земле, когда Луна была захвачена Землей, и носил тогда имена Кетсалькоатля и Кон-Тики. Он просит нас помочь ему разбудить его подругу.
– Это когда же Луна была захвачена Землей? – простодушно осведомился Крутогоров.
– Судя по древним вавилонским и египетским календарям, лунным, равно как и солнечным, имеющим одну общую нулевую точку отсчета, можно думать о происшедшем тогда на Земле необычайном событии, – педантично стала объяснять Эльга Сергеевна.
– Когда же это было?
Незнакомец умоляюще смотрел на своих освободителей, стараясь угадать смысл их слов.
– Одиннадцать тысяч пятьсот сорок лет до нашей эры, – сказал Даль и перевел сказанное незнакомцу.
Эта цифра, видимо, ошеломила его. На его ногах, освободившихся от космической обуви скафандра, не было магнитных подошв, и тяжелая фигура рыжебородого приподнялась, словно от удивления. Он быстро и взволнованно заговорил.
Даль пытался уловить смысл его слов, но не успевал.
– Он, кажется, говорит о счастье и горе, просит спасти Эру, его жену.
Инко Тихий (Кетсалькоатль, Кон-Тики) говорил так:
– Счастье мое подобно горной вершине, но рядом черная пропасть горя. Я ждал детей Земли, которых полюбил, побывав у них под именами Кетсалькоатля и Кон-Тики. Эра всегда была со мной. И мы с ней не смогли остаться в душных подземельях Мара с нашими братьями, слишком спокойными, холодными, правильными. Мы грезили пышной природой Земли, где побывали еще раз, чтобы оставить около нее в космосе памятник своего посещения. Мы верили, что люди найдут его и научатся понимать наш язык, чтобы узнать горькую историю фаэтов и жалкую участь мариан. Когда Совет Матерей Мара, страшась жестоких от рождения землян, запретил на вечные времена полеты в космос, мы с Эрой ушли сюда, чтобы уснуть сном холода в надежде, что люди найдут и пробудят нас. Вы здесь! Мы не напрасно верили в вас. Так помогите же, спасите мою Эру, разбудите ее!
Но что могли сделать люди? На Земле пока не умели погружать в анабиоз разумные существа, не овладели еще автоматами, действующими от направленного на них взгляда.
Глава третья. Свидетель древности
Даль, вытерев потный лоб, закончил перевод рассказа. Галактион Александрович все время сличал услышанное с записями «Черного Принца». Сомнений не было. Перед ними действительно был Инко Тихий!
Слушатели глубоко задумались, разглядывая носолобого потомка фаэтов, снова ставшего печальным. Он рассказал о пережитом вместе с подругой на Земле. Теперь Эры не было с ним, она осталась в глубинах времени, откуда он вышел.
Глядя на него, ничем, кроме переносицы, не отличавшегося от остальных людей, трудно было поверить, что это не человек, а марсианин, к тому же живший много тысяч лет назад. Таня принесла гостю поесть. Он с опаской посмотрел на блюдо. Даль перевел его слова:
– Умоляю понять, что марсиане не едят трупов.
Таня смутилась:
– Что вы! Что вы! Это синтетические продукты. На Земле научились, как и у вас на Марсе, приготовлять искусственные питательные белки.
– Я знал, что так будет, – улыбнулся гость и с осторожностью положил в рот маленький кусочек. Ведь он ел впервые за много тысяч лет.
– Есть необходимо, как и дышать, – заметил Даль.
– Простите, – внушительно вступил Галактион Александрович. – Даль, переведи, что у меня есть к гостю несколько вопросов.
– Инко Тихий охотно ответит старшему из новых братьев, – отозвался гость.
– Вопрос первый: почему наш гость был погружен в анабиоз, если таковой еще не был до конца отработан, судя по тому, что во второй биованне автоматы отказали? Вопрос второй: кто оставил в околоземном космическом пространстве повествующие аппараты?
– История так же печальна, как и горька, – сказал Инко Тихий. – Но неужели у вас на Земле ничего не известно о нашем пребывании там?
Эльга Сергеевна боялась, что ее супруг с его авторитетной прямотой тяжело ранит гостя, припомнив, как вера в его возвращение привела к порабощению индейцев испанскими конкистадорами. Их ведь приняли за сынов Кетсалькоатля и Кон-Тики. Опережая мужа, она сказала:
– Предания древних народов говорят и о Кетсалькоатле, отменившем человеческие жертвоприношения, и о Кон-Тики – просветителе людей.
– Сохранились ли у инков принципы справедливости: бесплатный хлеб всем, обязанность каждого трудиться? – спросил Инко.
– Несколько сот лет назад эти принципы существовали в государстве инков наряду со странным обычаем первому инке жениться лишь на собственной сестре, – ответила Эльга.
– Потомки моей Ивы и Гиго Ганта! – грустно вздохнул Инко Тихий. – Они оберегали наследственность вождей, чтобы в их кровь не проникли частицы сердца ягуара.
– Принципы, о которых гость спрашивает, – напомнил командир корабля Крутогоров, – стали сейчас целью всего человечества.
– Только потому вы и могли прилететь сюда, – сказал, ничуть не удивившись, Инко Тихий. – По закону развития это неизбежно должно было случиться. Веря в это, мы с Эрой и погрузились в холодный сон.
Упомянув имя подруги, Инко Тихий сразу осунулся, скулы стали заметнее на его лице.
– Отчего же вы не вернулись на Землю, как обещали? – спросила Эльга.
– Мы прилетели, но к другим народам. Мы и им должны были принести семена разума и стремились сделать как можно больше. Мы опустились на другом материке, между двумя большими реками. Вождя людей там звали Амменоном.
– Амменон! – обрадовалась Эльга Сергеевна, которая в вопросах древней истории была весьма сведуща. – Так ведь это же древние шумеры, едва ли не первая цивилизация на Земле!
– Как так первая? – удивился Крутогоров. – А египтяне, китайцы, индейцы?
– Вавилоно-ассирийская культура, – объяснила Эльга, – наследовала шумерскую цивилизацию. Шумеролог Торкильд Якобсон из Гарвардского университета, говоря о диких племенах, живших в междуречье Месопотамии, пишет, что «месопотамская цивилизация выкристаллизовалась словно за одну ночь. Схема, по которой станет жить эта цивилизация, познавая себя и весь мир, возникает мгновенно во всех своих главных чертах».
