Меньше всего следовало мешать. Стефан подождал, пока голова маленького не по возрасту Диего, больше всего похожего на извергнутого синтезатором по ошибке шустрого чернявого гомункулуса, вдобавок дефектного, вынырнет из-под кожуха «Ламме». Смотреть на него не хотелось, но было надо.
– О! – с преувеличенной радостью просиял Диего, перестав свистеть. – Начальство блюдет. Это хорошо, что ты пришел. Надеюсь, ненадолго?
Он тихо захихикал. Фрондер, с неясной тревогой подумал Стефан. Гомункулус вульгарис. Шут гороховый, ненадежный.
– Поговори еще, поговори… Никак не надоест кривляться передо мною?
– Ты не можешь надоесть, – мгновенно возразил Диего. – Надо-есть. Чувствуешь глубокий смысл? Надо есть, так будем. Ты начальство. Встань вон там, я тебя съем глазами.
– Старо и глупо, – ответил Стефан. – Это я уже слышал. Придумай что-нибудь свеженькое.
– А зачем? Ты меня цени, ничтожного: я-то тебя глазами есть буду. Другие – те не глазами. Хрустнут косточки.
Шут. Циник. Умный шут.
– Кто – другие?
– А я к тебе в стукачи не нанимался, – обиделся Диего. – По мне, что ты, что Питер – один черт. Синтезатор всем нужен. И всегда будет нужен. А при синтезаторе – человек.
Как всегда, гомункулус был прав.
– Ладно. – Стефан вдруг вспомнил, зачем пришел. – Сколько у нас накоплено пасты?
– На три дня хватит с гарантией.
– А молока?
– На два дня.
Пусть будет на три, решил Стефан. Можно сократить рацион малышам, и Джекобу молока хватит. Один день оставим в резерве… и целых два дня нештатной работы синтезатора: на праздничный ужин и всякие нужные мелочи. Однако! Давно такой благодати не было – по сути, с прошлогодней экспедиции Питера. Нехватка рабочих рук имеет свою прелесть, когда сопровождается нехваткой жующих ртов.
– Скоро будут пирожные? – спросил он.
Диего фыркнул, как еж:
– Пирожные! Будут пирожные. Всем будут. Во-о-от такие будут! В три обхвата. Миндальные!
– Сколько штук?
– Двадцать четыре, сколько же еще. Каждому по одной минус, естественно, Джекоб и Абби. Первая мне на пробу: помру – не помру…
– Сделай двадцать семь.
– Думаешь, Питер вернется сегодня?
– Обязан думать. Двадцать семь, я сказал.
– Кому праздник, а кому одна морока. День рожденья! Я в восторге.
– Морока, а придется еще поработать, – сказал Стефан.
– Что еще на мою голову?
– Жидкость для снятия накипи. Фукуда просит.
– Только не сегодня! – взвыл Диего. – Мне из-за этого праздника и так полночи не спать.
– А я и не говорю, что сегодня. Но завтра – обязательно… Кстати, у тебя последнее время реактивы не пропадали?
– С чего это вдруг?
– Да так. Просто спросил.
Диего замахал руками столь решительно, что стало очевидно: в порче лозунга гомункулус не виноват. В общем, и неудивительно. Так грубо они не работают. Тогда кто из них? Хорошо бы дознаться, пока не плеснули в лицо из-за угла.
– Чтобы завтра была жидкость! – сказал Стефан. – Понял меня? Работай.
Он навестил Зою и убедился, что дело движется. Зоя плакала ночами, но шила быстро, добротно и экономно. Одежды пассажиров «Декарта», пригодной для перелицовки в робы, должно было хватить еще на несколько лет: переселенцы везли с собою непомерные вороха, целые груды одежды! Ее удалось сохранить: Диего разработал противогнилостный состав и поубивал моль.
Указаний здесь не требовалось. Стефан потоптался без толку. Он знал, что Зоя способна на большее, чем шитье и рутинное обслуживание «Ламме», но большего он ей предложить не мог. Мозгов не хватало, но куда больше не хватало рабочих рук. Однажды Стефан взял на себя труд разъяснить: Зое еще повезло, что она не попала ни в добытчики торфа, ни в строительную бригаду.
Благодарности он не ждал, но вспышке ненависти удивился.
В пассажирском салоне, ярко освещенном по случаю остановки синтезатора, Донна натаскивала малышей. Их было четверо – младших в возрасте до пяти лет, непригодных к физической работе, кому Стефан в конце концов нашел занятие, оторвав от бесконечных глупых игр. Здесь давно не играли. Здесь под началом Донны вызревала резервная смена специалистов, шуршала бумага чертежей и схем, по ней водили пальцами, тонко кашлял простуженный Аксель и надоедливо, по-заученному лепетала маленькая Юта: «…втолой вспомогательный контул охлаздения леактола соплягается с авалийной следяссей системой последством клиогенных клапанов, ласполозенных в авалийных лазах тлетьего и седьмого голизонтов…» «Соплягается!» – поморщился, входя, Стефан. Смеяться было не над чем: двухлетняя малышка так и не сумела преодолеть логопедический дефект. Терпеливая Маргарет нашла этому объяснение, она собирала бесценный наблюдательный материал, не в силах объяснить, для кого и зачем. Стефан не препятствовал.
– Как успехи? – бодро спросил он.
Заботу не оценили – Юта тут же сбилась, понесла чушь и, одернутая, замолчала, готовая разреветься. Это был ее коронный номер. Игорь, Аксель и Синтия испуганно замерли. Худенькая анемичная Донна (ее дразнили «шкилетиной», с чем Стефан внутренне соглашался – бледная же на фиг, прозрачная!), давая отчет, пожала остренькими плечиками: продвигаемся, мол, что мешаешь.
Он выслушал, и, конечно, следовало бы остаться, поэкзаменовать будущих экспертов по корабельным системам, выразив обычное неудовольствие поверхностным усвоением материала, а главное, спросить, не ожила ли связь с группой Питера – просто так, показа заботы ради, – но на этот раз Стефан пренебрег. Связи не было, он это знал. Оживи вдруг связь – через пять минут об этом стало бы известно всем и каждому.
– Донна, – сказал Стефан, – тебе нужно чаще бывать на солнце. Нельзя себя хоронить. И вредно.
– Спасибо. – Донна чуть усмехнулась. – Оно нас убивает, это солнце.
– Оно и здесь нас убивает. То есть я хотел сказать, что уродует. Ты все же выходи иногда на воздух.
– Спасибо за заботу. Если, конечно, это совет, а не приказ.
– Пока совет, – сухо сказал Стефан. – Все. Работайте.
Он прекрасно слышал, как за тонкой переборкой позади него облегченно выдохнул Игорь, как неудержимо раскашлялся забывший в его присутствии о кашле Аксель, а Синтия вдруг прыснула неизвестно почему – что-то такое ей показалось забавным… Зауряднейшая реакция подчиненных на начальство – но нет надежности. Кончилась. А без запаса надежности нет перспективы… Стефан покусал губы. Знать бы: зачем Донне «глаз»? С кем она – с Питером?
Потом, потом…
Он сердечно поприветствовал Петру, попавшуюся навстречу с мусорной щеткой в руках. Поздравил, похвалил работу. Кругленькая, пухленькая Петра расцвела. Пол был нечист, но Стефан закрыл на это глаза – заставить Петру трудиться целеустремленно и последовательно еще никому не удавалось. Порхающий характер, вечно на подхвате. Очень добродушная, жалостливая, безвредный мотылек… Друг всем и каждому, а значит, бесполезный друг. Годится разве что в прачки. Ладно и так.
Он был один, и следовало с этим смириться. Одиночество особенно ощущалось внутри корабля, но корабль давал и защиту. Он был личной крепостью Стефана, облазившего сверху донизу каждый лаз и знавшего на ощупь многое из того, что Донна и другие знали лишь по чертежам. И места в этой крепости хватало всем. Корабль был велик, ненормально огромен для кучки выживших детей. Стоило подняться на один горизонт, как звуки пропали. Стефан слышал только шаги, и эти шаги были его собственными. Иногда, но редко-редко и то лишь затаив дыхание, можно было уловить легкий треск, шелест или поскрипыванье – собственные звуки корабля, возникающие от старения металла. Когда-то ватная тишина пустых горизонтов угнетала Стефана. Теперь он привык.
Его владения.
Незапертые помещения – входи, пользуйся. Пыль на полу, и нет следов на пыли. И нечем пользоваться, если честно. Жилая зона – шестьдесят кают, салон. Игровая для самых маленьких – куклы какие-то давным-давно сломанные, ни одна говорить не умеет… Служебные ходы, коридоры, аварийные лазы. Лестницы, шахты лифтов. Старая-престарая, вырезанная ножом на переборке, многократно закрашенная, но все еще читаемая надпись: «Людвиг + Паула». Трехлепестковый знак радиационной опасности при входе в реакторный зал с давно и надежно заглушенным реактором – зона номинальной ответственности Питера. Трудно придумать большую синекуру, вот его и носит по экспедициям, и Маргарет права: это опасно. А только хорошо, что его сейчас нет…
Зашлифованные сварные швы – был ремонт после аварии. Похабщина, пристыкованная к фамилии Лоренц, – опять…
Доискаться кто и наказать виновного.
Стихи. Стефан остановился, поскреб пальцем. Уголь древесный. Танка не танка, но напоминает. Значит, танкетка.
От любви до ненависти
Лишь шаг один.
Сорок тысяч шагов
Можно пройти,
Делая в день по шагу.
Занятно, подумал Стефан. Зоя? Фукуда? Либо у писавшего нелады с арифметикой, либо он надеется прожить до ста с гаком. Стало быть, поощрить за оптимизм и наказать за пачкотню на переборке.
