Тут возня в классе прекратилась - ученики перестали писать, отложили в сторону стила и выпрямились. Сай Ашан обвел хмурым взглядом класс, на едва заметную долю секунды задержав его на торжествующем лице Тима. Потом отвернулся к стене, тем же непонятным способом стер написанное и опять начал водить углем. 'Для начала', - возникли на стене слова, - 'съешьте все исписанные листки'. Класс зашуршал и зачавкал. Тим осторожно понюхал край листка, поморщился, лизнул торчащие острые волокна, потом отложил в сторону лист, отодвинулся от стола и с крайне довольным видом принялся разглядывать работающий челюстями класс. У некоторых из учеников исписанных листов было мало - один-два, а некоторые успели исписать половину пачки. Но такого успеха, как у Тима, не было ни у кого.
Он сидел и тащился от своей крутизны, пока Сай Ашан не привлек его внимание ритмичными постукиваниями угля по стене. Там уже темнела новая надпись, но в первую очередь Тим заметил узорчатый кругляш-иероглиф. Что-то было в нем очень важное, но он только секунд через десять понял, что это - его имя. А полностью новый текст выглядел так: 'Удовлетворение должен вызывать собственный результат, а не отсутствие результата у соседей. Чтобы усвоить это, Тимоэ, съешь три чистых листа'.
Тим скривился - радости как ни бывало. Три листа! Все-таки они редкостные уроды - на взгляд Тима, хватило бы и одного, он же все-таки единственный из класса выполнил задание. Но делать нечего - перечить учителю Тим не решился и, с трудом разорвав жесткий лист пополам, принялся с усилием его пережевывать. Вкус у него, как Тим и ожидал, оказался премерзопакостнейшим, а по жесткости он ничуть не уступал той самой стеклоткани, о которой Тим подумал при первом взгляде на этот материал. Во всяком случае, язык и небо моментально покрылись саднящими ранками. Напрягшись и обдирая горло, Тим проглотил прожеванный кусок и с отвращением принялся за следующий. Сай Ашан тем временем расписывал на стене, что нужно делать, чтобы противостоять чужому внушению, но Тим ничего читать и не собирался, полный обиды на уродское устройство этого мира.
После этого урока ученики отправились на обед, совершенно неотличимый от вчерашнего. Впрочем, если бы их на этот раз ожидал шашлык из осетрины или рябчики в винном соусе или еще какое-нибудь изысканное блюдо, которое Тим никогда не пробовал, он бы все равно не смог его оценить. После Сай Ашановского 'угощения' он и полужидкую кашу-то с трудом заставил себя проглотить.
На третий урок Тим пришел, охваченный тоскливыми размышлениями - обида бурлила в нем колючим комком, и, не в силах проявить ее словами или действием, он решил выразить ее полным бездействием. Предмет назывался 'О Порядке Вещей', и был первым из попавшихся здесь предметов, который содержал только голую теорию. Во всяком случае, ничего расслаблять и ничего напрягать от учеников не требовалось, более того, от них вообще ничего не требовалось. Во всяком случае, учитель - уже знакомый Тиму одноглазый старичок Пар Самай - и не заикнулся о какой-нибудь возможной в будущем проверке знаний по предмету, не предложил ничего записывать; он просто вышел в центр круга и принялся рассказывать.
Поначалу Тим не слушал, погруженный в свои мысли. Потом - старался не слушать, потому что был обижен. Потом поневоле заинтересовался, потому вещи рассказывал Пар Самай презанятнейшие. Если бы его учитель физики (теперь уже бывший, видимо), Петр Семеныч Сердюков по кличке 'Рожа-Аш', услышал пару предложений из речи Пар Самая, его бы удар хватил. И ладно еще, что Пар Самай чихать хотел на все законы физики, которые 'Рожа-Аш' почитал за незыблемые твердыни - Тим уже об этом догадывался. Намного интереснее оказалось мнение Пар Самая об ученых - 'о тех, кто исследует неизведанное или проникает в неизведанные глубины известного'. Раньше Тим думал, что задача ученых - сначала исследовать какое-то явление, а потом придумать для него объяснение, которое они называют 'теорией'. Но Пар Самай заявил, что первая задача и главное умение ученого - сначала придумать полезную и удобную для использования теорию, а потом получить ее экспериментальное подтверждение. После этого теорию можно обкатать в узком кругу ученых, а потом, когда она начнет работать безотказно, теорию можно пускать в практическое применение.
Тим только глазами хлопал. 'Правильный ученый - наполовину волин', - вещал Пар Самай, - 'он хоть и работает в девственных областях, которых еще не касалась воля других людей, но минимальными навыками вложения воли он должен обладать, иначе не сможет качественно воплотить свою теорию. Из сильных волинов редко получаются ученые - волину проще напрямую добиться желаемого результата, пусть даже изменив закон природы, но это не значит, что труд ученых малозначим. Порой работа одного ученого может заменить волю сотен волинов. В качестве примера приведу кровососущих насекомых, которых множество в окрестных лесах. Известно ли вам, что еще сотню лет назад насекомые не делали разницы между зверьми и людьми, с одинаковым удовольствием кусая тех и других? Разумеется, волины были способны оградить себя от укусов, но простые люди страдали, что снижало их эффективность. Сколько усилий бы потребовалось волинам, чтобы заставить всех насекомых этого мира отличать людей от зверей? Титаническое усилие - воли никакого волина на это бы не хватило, понадобился бы созыв Большого совета, а может, и Великого совета. Но этого не потребовалось, потому что ученый по имени Хал Тама, Мыслящий Пам Савона из округа Зелай, придумал теорию, по которой может существовать такой газ, учуяв малую толику которого, любое насекомое начинает испытывать отвращение к людям. Еще Хал Тамай предположил, что все потомство этого насекомого также будет испытывать отвращение к людям. И еще - если малая частица этого газа проникнет в листья любого дерева, дерево начнет в небольших количествах сей газ вырабатывать. Поскольку Хал Тама был опытным и мудрым ученым, он нашел способ синтезировать этот газ и открыл сосуд с ним в ближайшем лесу. С тех пор насекомые больше не кусают людей. Это - пример достойного ученого. Если кто-то из вас однажды поймет, что воли его недостаточно, чтобы стать сильным волином, пусть не ждет неизбежного падения - у него еще останется шанс выучиться на ученого и таким образом вернуть долг своему хозяину'.
Тим ошалело помотал головой - вот ничего себе! Взял, придумал какой-то сказочный газ, а потом взял его и синтезировал. Ладно если бы он сначала в генетике разобрался, а потом вирус какой-нибудь специальный вывел... Хотя - почему нет? Может, именно это у него и получилось. А еще точнее - может, это с точки зрения земных ученых так получилось. А у него - просто газ. Просто потому что этот Хал Тама был хорошим ученым и не придумывал всяческих сложностей. Чем не вариант?
Пар Самай тем временем продолжал:
'Важно помнить, что мир таков, каким мы все его себе представляем. Но есть вещи столь далекие или столь мелкие, что мы о них не задумываемся. Там и лежит область работы ученых. Сложно, а иногда и вообще невозможно изменить широко известный закон природы. Но можно придумать некие условия, в которых этот закон работать не будет. И если эти условия таковы, что воля помнящих о законе людей на них не распространяется, то этот закон природы можно преодолеть ничтожно малой силой, много меньшей, чем потребуется для его отмены грубым вложением воли. Но есть и оборотная сторона такого подхода - для ученого умение много важнее воли. Несколько лет назад один ученый, имя которого вам знать незачем, решил научить людей летать. Мало того, что подобное умение, данное каждому человеку, не принесет пользы сему миру. Ученый еще и не удосужился как следует продумать теорию. Он заметил, что никакой предмет весом с человека не поднимается над землей выше чем на сотню ралан' - Тимов переводчик запнулся на мгновение и сообщил, что ралан - местная мера длины, немного короче земного метра, около девяноста двух-девяноста трех земных сантиметров. Тим нахмурился, кивнул и слушал дальше.
'Поэтому сей ученый предположил, что для всех тяжелых предметов, каким-то образом оказавшихся на высоте более ралан метров над землей, сила притяжения направлена не к земле, а от нее. Он полагал, что люди начнут ставить высокие башни и летать с одной на другую. Тимоэ, что с ним стало?'
Тим вздрогнул и машинально встал. Хотя это действие при ответе здесь было совершенно необязательным, более того, Тим ни разу не видел, чтобы какой-то ученик тут вставал, отвечая на вопрос учителя. Но Пар Самай не рассердился, продолжая смотреть на него ожидающим и вполне доброжелательным взглядом единственного глаза. И Тим решился.
- Он... улетел в..., - Тим поискал в голове слово 'космос', не нашел и закончил просто, - в небо?
- Именно! Он построил башню, взобрался на нее и улетел вверх. Насколько высоко - неведомо никому, поскольку над нами нет земной тверди, способной остановить падение тела вверх. К счастью, он не успел распространить свою теорию, поэтому воли его хозяина оказалось достаточно, чтобы ее отменить. Вскоре после этого сей ученый упал на землю и, разумеется, разбился насмерть.
