К четырем часам толпа покинула бетонные каньоны, растекаясь по домам, поэтому Джек упаковал клетку и прочий инвентарь, приторочил все это хозяйство к багажникам велосипеда и пустился в долгий путь из центра, по Дэнни к Капитол-Хиллу.
В бесплатную клинику «Бродвей» он направлялся без особой охоты. Для начала Джек остановился у дома Эллен. Ее небольшое серое бунгало, куда вела бетонная лестница из двух пролетов, пристроилось на холме позади тощего садика, выходившего на метровую подпорную стенку. Эллен еще не вернулась из поездки за город, поэтому юноша достал из тайника «свой» ключ и подвесил клетку с крысами на стропила гаража, подальше от бродячих кошек.
При желании Джек умел выглядеть очень красивым. Впрочем, рядом с Эллен он лишь незначительно приукрашивал свой облик. Ее привязанность была загадкой – в ней не читалось ни материнского чувства, ни вожделения – разве что чуточку. Ему же нравилось внимание, таящийся в нем привкус оседлости, надежности. Порой Эллен помнила о его существовании несколько недель кряду – в отличие от остальных. И все же он на всякий случай переставил местами несколько безделушек в гостиной.
Эллен рекомендовала ему наведаться в бесплатную клинику.
«Даже бродячим актерам следует периодически проходить медосмотр», – настаивала она.
Джеку вспомнился званый ужин на прошлой неделе. Эллен сервировала стол старинным серебром, хрусталем, китайским фарфором и подала великолепного лосося под клюквенным муссом, с рисом и ломтиками фенхеля, припущенными в топленом масле. Когда ей казалось, что Джек этого не заметит, Эллен украдкой бросала на него странный взгляд, где читалась смесь надежды и страха, поэтому он попытался заслужить ее одобрение – не выставляя свои усилия напоказ.
Она не была охотником – не была и шпионом. Однако бдительность важна всегда – и уж тем более, когда чувствуешь себя в безопасности.
Он занес в дом почту, рассортировал, выбросил никчемную макулатуру, проверил влажность в горшках с азиатскими ландышами, а также в кадке с лимонным деревом возле эркерного окна в гостиной.
Оттягивая время, Джек несколько минут постоял, через стекло разглядывая улицу напротив и подмечая расстояние между фонарями; интересно, на что это будет похоже к полуночи, почти в полной темноте, а еще лучше – рано утром, когда погаснут все огни и забрезжит рассвет? Картинка поплыла перед ним, приправленная чем-то еще, несообразным и решительно невозможным. Дома на противоположной стороне улице казались сделанными из стекла, и сквозь них виднелась некая равнина или пустыня, черная, как обсидиан, с торчащими из нее колоссальными, неясно прорисованными объектами – по-своему живыми, но полными злобы и зависти, ничего не прощающими…
Застонав, он зажмурился, принялся трясти головой – пока не вернулся предвечерний свет – и торопливо задернул шторы.
Вестибюль клиники был полон народа. Врачи возились с семью матерями и их захворавшими чадами. Джеку нравились дети, однако их болезни или, паче того, всамделишные беды приводили его в неловкость, заставляли чувствовать себя посторонним. Отвернув взгляд, он тоскливо прислушивался к кашлю, сопливому шмыганью, плачу, писку и воплям в борьбе за игрушки.
Барабаня пальцами по деревянному подлокотнику, Джек выбивал ритм той самой песенки, которую напевал себе под нос при жонглировании – скорее даже не мелодию, а набор тягучих похмыкиваний.
Услышав свое имя, с соседнего кресла поднялся пожилой мужчина и положил на центральный столик сегодняшний выпуск «Сиэтл уикли». Джек взял таблоид в руки, перелистнул страницы с обзорами последних достижений театра и кино – ни тем, ни другим он не увлекался – и задержал внимание на статьях про местные клубы и выступления музыкантов. Всегда в поисках новых, симпатичных мелодий.
Он успел прочитать полрецензии, посвященной формальному анализу творчества очередной группы, работающей в стиле фьюжн-ска-грейс, как вдруг слова на газетной полосе поехали влево. Голова Джека пошла кругом. Казалось, что-то зависло перед глазами: облако крупных, большекрылых насекомых, словно выхваченных из темноты слепящим лучом прожектора. Затем контуры насекомых расплылись, их смахнуло прочь, впечатало в картины, развешанные на стенах клиники – мимо стульев, мимо заваленного игрушками уголка для самых маленьких.
Забурлил аквариум, стоявший возле регистратуры.
Пузыри внезапно замерли.
На клинику обрушилась тишина.
Видеть он мог, только все силуэты скошены – кренятся, вращаются то сюда, то туда вокруг центральной точки, которая принялась разбухать и окрашиваться в цвета побежалости: от красного через синий к всевозможным оттенкам бурого и розового.
На него в упор уставилась пара широко распахнутых глаз, чье выражение он не мог прочитать. Непонятно, что это за лицо – слишком много незнакомых линий, – хотя ничего пугающего в нем нет. Неясно откуда, но Джек попросту знал, что это существо – человек? – был добр, обеспокоен и заинтересован в юноше.
Более чем.
Позади лица открылся длинный, сужающийся туннель, ведущий к неестественно резкому, явно искусственному свету. Джек почувствовал, что его собственная физиономия глупо обмякла, веки отяжелели.
Он опять уходил в сон.
Лицо: на редкость плоское, с приплюснутым носом, чей кончик украшал розовый пух; плотная рыжеватая шерсть, захватившая щеки; миниатюрные ушки.
Пока одна биологическая догадка сменяла другую, он нашел это лицо симпатичным, а затем – чудеса! – красивым. Тут же к этому чувству добавился еще один штрих: подспудный намек на заботу и печаль.
Более того, его собственная шевелюра изменилась – стала кустистой, торчит куцыми, жесткими волчками. Он попытался было взять губы и язык под контроль, но дело шло с трудом. Какие бы звуки он ни пытался издать, получался невнятный лепет. Джек осторожно потрогал уши и обнаружил, что на ощупь они напоминают шляпки садовых шампиньонов.
Самочка с розовым пятачком вместо носа изящной ладонью обтерла ему лоб и заговорила вновь. «Го-го-го, га-га-га» — ничего не разобрать, но звучит приятно. С таким же успехом она могла бы декламировать стихи – или петь. Зато с цветопередачей в поле зрения творилось что-то неладное. Он никак не мог решить, синяя она, бурая или розовая. А затем, словно расплывчатая картинка вдруг вошла в фокус, он разом переключился на новый лингвистический фрейм, сбросил старый, цвета повели себя нормально, а речь вернулась. Контроль за телом – по крайней мере за физиономией и ртом – стал более уверенным.
– Ты вернулся, – сказала она. – Как чудесно. Ты меня помнишь?
– Я… не… нет, – произнес он, отлично сознавая, что они оба говорят не на английском или любом ином языке, который ему доводилось слышать ранее.
– Что ты помнишь?
Он уставился на вогнутый потолок. Крупные крылатые насекомые – побольше ладони – ползали или просто сидели, поблескивая черными цилиндриками туловищ. У каждого на спине по букве или символу. Двигались они как бы в ногу, словно желая сформировать шеренги – и тем самым составить слова. Прочесть их он не мог. И все же обстановка вокруг была реальной – абсолютной, до цельной и неизменной убежденности.
– Получается, я не сплю? – спросил он.
– Не думаю. Во всяком случае, не с этой стороны. Не у нас.
– И давно я?..
– Тебя била дрожь, но недолго, меньше, чем… – Тут она употребила слово, которое он не смог ухватить и задержать, а потому оно упорхнуло.
– Где я?
– Не хочу показаться грубой, но у нас принят протокол. Мы сами его придумали. Твой телопарник немножко… э-э… – Очередное слово, явно насмешливое. – Он оставил послание… мне, правда, пришлось его слегка подправить. Чтобы ты разобрался, куда попал и чего нельзя делать.
Он никак не мог повернуть голову, поэтому она поднесла поближе квадратный кусок черного полотна, испещренный красно-желтыми, сверкающими письменами – трясоткань.
– Ничего не разберу, – сказал он.
– Я тебе прочитаю.
– Меня зовут… – Но он уже позабыл, кто он такой и где был раньше… до того как… Он попытался было встать, в теле тут же возникло покалывание, и он упал обратно.
Она ущипнула свое ухо, затем коснулась носа, выказывая сочувствие. А может, это означало улыбку.
– Это ничего. Давай для начала попробуем вот что. Похоже, ты появляешься здесь из эпохи, очень далеко отстоящей от нас. Если ты реален, а не просто один из фокусов Высоканов, то тебе надо знать кое-какие факты.
Она перевернула квадрат и зачитала сверкающие слова:
«Приветствую тебя, полярная противоположность! В последнее время мне что-то не везет, и, полагаю, ты этому виновник. Рассказывать особенно нечего, ты и сам все видишь. Я – член древнего племени, бедноватый, но предприимчивый. Если ты пришел из ближайшего будущего, не оставляй свидетельств о том, что нас ждет; я предпочитаю неведение. Если ты из прошлого, скажу лишь одно: часы перестали показывать время. Впрочем, жизнь у нас вполне счастливая – когда ведешь себя смирно. Ярусы умеют жестоко наказывать. Если ты из ближайшего прошлого и хочешь немного побродить и осмотреться, тогда заботься о моем теле – только смотри у меня, не вздумай флиртовать с хорошенькими сияниями! (При этих словах самочка фыркнула и ее лицо пошло морщинками и ямками.) Если хочешь, развлекайся на лугу, мы там драки устраиваем».
