Он положил лист рукописи, который держал в руке:
- Послушай, Дорис!
- Что?
- Давай подробно обсудим все вместе. Может быть, ты заметишь что-нибудь такое, чего не вижу я. Ради бога, может быть, вместе мы найдем какой-нибудь выход.
Дорис склонила голову над нетронутым вязаньем.
- Хорошо, если тебе надо выговориться, говори.
- Я думал, что мне следует изложить все по порядку на бумаге. Это, как ты знаешь, всегда было моим первым побуждением. Составлять планы. Быть методичным. Но потом я подумал: а что, если кто-нибудь найдет мой черновик, или обрывки бумаги в мусорной корзине, или же пепел и станет интересоваться, что я сжигал? Мне хочется объяснить тебе, в каком неопределенном положении я нахожусь в настоящее время. Это... это невыносимо...
Прежде всего, если мы допустим, что произошло убийство, то придется решить, кто его совершил. Я говорил тебе вчера вечером, что убийца должен хорошо знать химию, а также методику проводимых Ральфом исследований. Поэтому в первую голову подозрение падает на меня, но если меня все же не принимать во внимание, кто же все-таки мог быть убийцей? Есть другой человек, который имеет доступ в лабораторию Ральфа, а также может непрестанно наблюдать за его работой.
- Кто это?
- Грегори Симпсон, аспирант и напарник Ральфа по лаборатории. Он говорит, что никогда не обмолвился с Ральфом ни словом, и, возможно, эго правда. Но все же Симпсон мог наблюдать за тем, что делал Ральф. Возможно, он видел, как Ральф готовил колбы с ацетатом и убирал их в свой шкаф. Никто другой не имел такой замечательной возможности, однако другие - аспирант Чарли Эмит, любой студент или даже Кэп Энсон, - все, кто бывает в этом крыле здания, могли видеть то же самое. Далее, теоретически возможно, что кто-нибудь зашел в лабораторию в отсутствие Ральфа, просмотрел его записи и узнал из них достаточно для того, чтобы разработать план убийства. Но ты понимаешь, все это одни предположения. Что же касается метода совершения убийства, он изобличает меня скорее, чем кого-либо другого. Симпсон занимает не очень близкое от меня второе место.
- Почему? Мне кажется, что его можно подозревать не меньше, чем тебя.
- Ему только двадцать два года, и у него нет никакого мотива.
- Нет никакого мотива, о котором ты знаешь, но ты не господь бог. По правде говоря, у тебя тоже нет никакого мотива.
- Вот в связи с этим-то кое-что и беспокоит меня. Теперь, когда Ральф мертв, а я задаю людям всякие вопросы...
Дорис моментально нахмурилась.
- А почему ты задаешь вопросы, Лу? Это самое худшее, что ты можешь делать.
- Я очень осторожен. Да мне и так рассказывают всякую всячину без моих вопросов. Во всяком случае, Ральф, по-видимому, не любил меня, или боялся, или и то и другое вместе, я в этом не совсем уверен.
- А почему он мог не любить тебя?
- Очевидно, у него легко возникала неприязнь к людям. Но дело не в этом. Полицейские всегда найдут мотив преступления, если он им нужен. Они могут сказать, что я много сделал для парня, а он проявил неблагодарность. Вот в припадке гнева я его и убил.
- Но это - безумие!
- Может быть, полиция и сочтет меня безумным. Иногда я выходил из себя. Известно, что я кричал на студентов, когда они вытворяли какую-нибудь исключительную глупость. Все знают, что иногда я теряю самообладание.
- А с кем этого не бывает! Брось, Лу, здесь должны быть более основательные мотивы.
- Есть еще один человек. Джин Мэкрис.
- О! А какой у нее мог быть "мотив" убить Ральфа?
Брэйд рассказал.
- Как видно, ваш университет представляет собой какую-то сексуальную преисподнюю в миниатюре.
Брэйд пожал плечами.
- Может быть, и так. Во всяком случае, даже если у Джин Мэкрис и были основания, у нее нет достаточных знаний.
- А много ли нужно знать, чтобы переменить какие-то порошки?
- Здесь нужно не только знать, но и быть уверенным. Мне кажется, что нехимик просто побоялся бы иметь дело с цианистым натрием: а вдруг яд проникнет сквозь кончики пальцев? Вот у Роберты мог быть и мотив, если он собирался бросить ее, хотя у нас нет никаких оснований думать так. И к тому же она химик.
- Конечно, - продолжал Брэйд устало, - есть такие побудительные причины, которых мы и знать не можем. Рэйнк, несомненно, испытывал сильную неприязнь к парню. Но насколько сильную? Ведь, слава богу, людей не убивают только из-за того, что они нам не нравятся, или даже из-за того, что мы не выносим их.
- Чепуха! - воскликнула Дорис. - Не отметай людей слишком легко и не оставляй в качестве подозреваемого только одного себя. Возможно, что большинство убийств в мире совершается из-за ерунды. Я уверена в этом.
- Ну, что ты говоришь, Дорис! Опомнись.
- Не старайся от меня отделаться, Лу. Я знаю, что говорю. - Она дернула нитку и принялась вязать в бешеном темпе. - Послушай, Лу, ты мог бы включить еще одного человека в список тех, кому не нравился Ральф Ньюфелд, человека, чья неприязнь возникла вследствие самого незначительного инцидента, и который тем не менее с удовольствием мог убить его.
Брэйд был поражен:
- Кто же это?
Дорис с ожесточением дернула запутавшуюся в клубке нитку:
- Я!
ГЛАВА 9
Естественно, первым побуждением Брэйда было рассмеяться, но хотя он этого и не сделал, а ограничился недоверчивым и резким восклицанием: Ты! - Дорис сразу же ответила:
- Не смейся! Я именно это имела в виду.
- Я не смеюсь, но ты не можешь говорить это серьезно.
- Ты, конечно, помнишь, что на прошлое рождество Ральф был у нас. Помнишь?
- Да, вместе с другими аспирантами. Мы их всех пригласили, - подтвердил он. - В тот раз, когда была разбита твоя ваза.
- Ты вспомнил и это? Хорошо, тогда ты, может быть, припомнишь, как все случилось?
Брэйд пожал плечами.
- Ее разбил Ральф.
Он сказал наугад, но такой ответ соответствовал направлению их беседы.
Дорис посмотрела на Брэйда уничтожающим взглядом, как бы перенося лично на него ответственность за то ужасное происшествие.
- Важно, КАК он разбил ее! Это была моя собственная ваза, Лу. Я сделала ее сама, когда занималась лепкой.
- Дорис, я это знаю!
Но ее горестные воспоминания, видимо, были настолько сильны, что от них не так просто было отделаться.
- Ваза была единственной по-настоящему красивой вещью, которую мне удалось сделать. У нее были правильные формы, удачная расцветка. Это было мое собственное творение. Я ее не покупала, я ее сделала.
Она опять отложила вязанье.
- Я рассказала гостям о вазе и показала ее. Они видели мои инициалы.
- Помню, - подтвердил Брэйд, не решаясь выказать нетерпения. - Ваза почти круглый год стояла в доме, и когда приходили гости, она неизменно служила предметом разговора. Дорис при этом с показной скромностью слегка высмеивала некоторую несимметричность вазы, но на самом деле очень гордилась ею, как это зачастую бывает с людьми, далекими от творческой работы, если они случайно сделают что-то заслуживающее внимания.
