Ису смело на пол, и он остался сидеть, шмыгая разбитым носом и размазывая кровь.
Казбек повернулся к Шутеру. Пистолет теперь был у него, и это было нехорошо.
— Брата из-за тебя обидел, — пояснил сумит.
На самом деле ему было плевать на соплеменника. В случае необходимости он зарезал бы его, не моргнув глазом. Как зарезал 8 человек своего отряда в Суметии, которые не могли идти дальше, одного за другим, как баранов.
А, Шутер, царствие ему небесное, совсем идиот, раз согласился взять заказ у сумитов. И еще Антон понял, что Шутеру не жить в любом случае. Неизвестно, почему он так решил. Просто сумиты, и раньше дававшие Шутеру заказы, так себя не вели.
Эти же ведут себя и смотрят, словно на телка, пришли с вечера посмотреть, кого утром забьют, выбрать себе куски мяса получше.
Антон просчитывал два варианта дальнейшего поведения. И по обоим выходило: валить. Валить из города, брать деньги в охапку и бежать на Север, подальше от моря. Или валить Толубеева. Антон был солдат. Ему приходилось убивать.
Но валить Толубеева тоже не выход. Вместо благодарности и зарплаты свинцовый бакшиш в лицо, ножом по горлу согласно красивому сумитскому обычаю.
Казбек в напряжении окаменел, мысли, что ли он читает. Даже в «Фалконе» такого не умели.
— Ладно, я согласен, — сдался Антон. — Сделаю я вам клиента, лучше не бывает.
— Харашо! — зло произнес Казбек. — Из дома никуда не ходи. Появишься раньше срока, убьем!
И он, вернув пистолет Исе, внешне спокойно вышел. Засовывая пистолет за брючный ремень, Иса ощерился:
— Разговор еще не окончен, да? Я тебя сам в ж…натяну, а потом, — и он провел рукой по горлу.
— На себе не показывай! — посоветовал Антон, чего- то его достал этот нервный.
Неизвестно чем бы все закончилось, впрочем, известно, конечно, если бы Казбек, просекавший ситуацию на корню, не крикнул из прихожей:
— Иса, ты где, дарагой?
Сумиты ушли очень культурно, аккуратно притворив дверь, не хлопнули ею в сердцах.
Потому что такого органа, как сердце, у них не имелось. Физиологически был, но не в отношении чужаков.
6. Возвращаться дурная примета
Кетанг остановил машину в конце обводной дороги. Дальше начинался город, и высотные дома светились сквозь сгущающиеся сумерки тысячами окон, за которыми жили, радовались, горевали многочисленные живые существа. Они были все разные, отличались по полу, по возрасту, даже по внешнему виду, но всех их объединяло одно — все они были смертельно ненавистны Кетангу, как был смертельно ненавистен и совершенно не приемлем весь этот абсолютно чуждый ему мир.
Некоторое время Кетанг настороженно изучал его, потом внезапно и навсегда потеряв к нему всякий интерес, принялся за содержимое бардачка. В нем было полно всяких предметов, он брал их по одному, подносил к глазам, потом так же внезапно и навсегда теряя к ним интерес, ронял на заляпанный грязью пол. Таким образом, там оказались деньги и водительские права.
Теперь Кетанг вертел перед собой паспорт. Фотография показалась ему знакомой, тогда он развернул зеркало и, узнав на ней себя, коротко взревел. Воздух, пройдя через голосовые связки, заставил их завибрировать. Ощущение ему не понравилось.
Он равнодушно полистал паспорт, пока не дошел до прописки, из которой узнал о месте проживания настоящего Михеева.
Долистав до указания семейного положения, он прочитал об Анастасии Михеевой, сразу почувствовав дикий голод.
На Шарагде ему давали на пропитание одного человека вдень. Теперь же, хоть и переварив мозг и внутренние органы Михеева, Кетанг был голоден.
Голод заставил его нажать на педаль газа, голод гнал его вперед, голод и только голод.
Когда стало темнеть, Настя Михеева начала беспокоиться. Сутки назад муж уехал в деревню за мясом и уже должен был давно возвратиться, однако шел седьмой час, а его все не было. За окном уже было совсем темно, настоящая ночь, осень в этом году ранняя, и в этот момент резко зазвонил телефон. Вера сидела около него, схватила трубку.
Звонила ее мать. Обычно она звонила только в экстренных случаях, потому что телефон был у соседки.
— Мама, что-нибудь с отцом случилось? — Встревожилась Настя.
— У нас все нормально, — успокоила мать. — У тебя как дела, доча?
— Все по-старому, мама. Николая что-то долго нет. Сижу вот, дожидаюсь.
— Разве Николай еще не приехал? — В ее голосе обнаружилось столько неподдельной тревоги, даже не тревоги, отчаяния, что Вера разом напугалась.
— Да что с вами, мама? Что-нибудь случилось? Почему вы мне ничего не говорите?
Что-нибудь с Колей? Вы что-нибудь знаете? Не молчите, мама!
— Ой, дурной я сон видела, доченька, — по всхлипываниям Настя поняла, что мать плачет. — Приснился мне твой Николай, будто пришел он к нам с отцом в гости.
Одетый как обычно, только весь грязный какой-то и… землей пахнет.
— Да что же вы, мама, такое говорите, — запричитала Настя, которой передалось тревожное состояние матери.
— Землей сырой пахнет, дочка. Дослушай до конца свою мамку, Настенька, ругать потом меня будешь, да и нет у тебя времени, чтобы ругаться, потому как уходить тебе надо. Я весь день как на иголках, давно позвонить тебе хотела, да соседки дома не было, а до автомата не дойду, сил нету. Просила отца сходить, да он отказался. «Предрассудки», — говорит. Да ты его знаешь. Так вот, явился мне во сне Николай, глаза закрыты, вроде как землей присыпаны, прошел, молча сел к столу.
Я ему говорю: "Ты же уезжать на выходные собирался?" На что он мне ничего не ответил, только кивнул, верно, мол. Тогда я спросила у него: "Когда приедешь?
Когда ждать-то тебя?" На что он и говорит: "Приеду я вскорости, только ты Настьке накажи, чтобы не пускала она меня в дом". Я удивилась: "Почему? Ты ведь муж ей, да и любишь ты ее, души в ней не чаешь". Ничего он вновь не сказал, только опять кивнул, а по щеке слеза катится. Потом поворотился он, чтоб уйти, а я вдруг ему и скажи: "Да ты ведь, Коля, мертвый." Ничего не ответил он и в этот раз, только выйдя за порог, пальцем погрозил — передай, мол, дочке-то. Боюсь я, доча, если б ты знала как. Сама бы приехала, да старая стала да хворая. Приезжай, Христом Богом прошу, на колени сейчас встану, только приезжай.
— Успокойтесь, мама, нельзя же себя так изводить.
Мать вдруг замолчала, потом напряженным голосом спросила:
— Что за собака у тебя там воет, Настя?
— Да нет тут никакой собаки.
— У самой двери, наверное, больно хорошо слышу. Ты палку возьми, когда будешь выходить. Как бы она на тебя не кинулась.
Вера поняла, что мать нуждается в помощи, что-то с ней произошло.
