– Эй! Кто здесь?
С мягким шорохом рядом с ней приземлился Сигурт, складывая за спиной черные кожистые крылья.
– Ага, – с заинтересованной улыбкой произнес он. – Так это вы, Элен.
Она в ужасе уставилась на него.
– Господи! Сигурт! Что вы вытворяете?! Вы же не способны летать! Это не игра!
– Напротив, – весело отозвался инопланетянин. – Вся Вселенная – игра. Гигантская гора фрагментов, а общую картинку этого паззла можно в любой момент поменять – спасибо чудесному программному обеспечению, вживленному в натренированное сознание. Я не эксперт, но разве не на этом основана вся межзвездная «навигация»?
Элен трясло.
– Вы не можете! Нельзя валять дурака во время перехода! Да черт бы вас побрал, в каждый данный момент наши жизни… наши жизни зависят…
– От нашего убеждения, что все кругом реально, – нисколько не раскаиваясь, закончил он и переключил тумблер виртуальных спецэффектов на рукаве комбинезона. Кожистые крылья исчезли.
– Ведь доступ к игрушкам из корабельной библиотеки можно получить, и не нарушая исчисления, так? Я просто играл. Я гораздо легче терран, а тяготения здесь и так немного. Я прыгал с крыш монументов.
Она закрыла лицо руками, испытав внезапное облегчение. Звездоплаватели живут в постоянном страхе, как моряки в океанах. Пока не произойдет срыв, не поймешь, как давит, зашкаливает, штормит…
– К вашему сведению, Сигурт, нет никакого программного обеспечения, во всяком случае такого, как вы его понимаете.
– Я знаю, что мы поддерживаем все это. – Тонкой и бледной, словно тень, рукой он обвел трюм. – Между нами… я так и не понял до конца, как это делается. Все секреты у вас, терран. Правда, что членам экипажей звездных кораблей делают операцию на мозге?
Раса Сигурта отличалась поразительной клеточной регенерацией. Практически любую травму они считали чисто терапевтической проблемой. Земная хирургия и (хуже того!) генные технологии явились для них ужасным шоком.
– Никакой хирургии. Никаких имплантантов. Скорее, новый тип тканей. Для начала нужно, чтобы ваш мозг был с ними совместим. Вы сами способны бодрствовать потому, что похожи на нас, Сигурт, но вы, так сказать, натурал. А мы прошли курс подготовки, которая заставляет наш мозг наращивать дополнительную нейронную архитектуру, которая… э… которой не существует в обычном пространстве…
– Не то вы были бы гидроцефалами-элоями с головами размером с тыкву.
Она кивнула, хотя понятия не имела, кто такие элои. Они сидели, поджав колени, словно фигуры на фреске.
– Извините мои дурачества, Элен. Я напугал вас. Кажется, я схожу с ума от скуки.
– Или плохо реагируете на расистские шуточки, Бэтмен. Рассмеявшись, Сигурт почесал ухо.
– Бэтмен! Полумаска, забавный плащик… Если уж подыскивать сравнения, мы больше похожи на плащеносных ящериц, чем на летучих мышей.
Элен задумалась. Шутник Сигурт знал: кто-то навещает артефакты, но поскольку был лишь вторым помощником суперкарго и не принадлежал к экипажу, не мог уловить, кто именно.
– Я навещала Загробную Жену, – сказала она вслух. – Мне не дает покоя мысль о призраке на борту. Вам о ней что-нибудь известно?
Инопланетянин пожал плечами.
– Например?
Гробница припала к земле, как огромный терпеливый зверь. Древние артефакты подсматривали из сумрака, силуэты расплывались в смутное подобие жизни.
– Сколько ей было лет? Она молода?… У нее был любовник?
– Вдовы – угроза сплоченности общества, – ответил инопланетянин. – Пережиток партнерства следует нейтрализовать, иначе возникнут мезальянсы, споры из-за наследства. Следовательно, вдова должна снова выйти замуж, без вреда для семьи. Она должна вступить в брак… с гробницей.
– Звучит очень по-человечески. Надим пришел бы в ужас. Сигурт как будто задумался.
– У древних лар’зцев были государственные архивы, – сказал он наконец. – Еще они хранили счета. А вообще-то мало что записывалось. Боюсь, нам известно немногое. В склепе есть барельефы, но это предмет высокого искусства, а потому не дает достоверных сведений. Кроме того, сюжет придумала не она. Фрески – мемориал, заказанный ее мужем.
Элен хотелось спросить, как звали ту женщину, но она испугалась, что это прозвучит бестактно или окажется культурным табу. Ей в голову пришел другой вопрос:
– Правильно ли называть ее призраком? Или для древних лар’зцев это слово означало что-то другое?
– Разумеется, отчасти то же самое, отчасти – другое. Извечный крик одного разумного двуногого другому. – Сигурт усмехнулся: – Попробую объяснить… На моей планете верят, что люди способны – как бы это сказать – в некоторые моменты, на определенных перекрестках жизни оставить себя. Ты остаешься, а жить продолжает кто-то другой. Говоря о «призраках», мы имеем в виду того, кто остался, а не… дух кого-то, кто физически умер. Понимаете?
– Да, – Элен была удивлена и тронута. – Кажется, да.
Ей казалось, что после этого разговора она лучше узнала Сигурта. Между ними – навигатором и известным на всю Диаспору археологом – возникла некая связь, неожиданная, но реальная.
Страну без времени нельзя увидеть извне. Нельзя оглянуться и сказать: «Там я был» или «Вот, что случилось». Все «случившееся» во время перехода обречено исчезнуть, как сон, стоит им выйти в нормальное пространство. Пока «Пиратка Дженни» двигалась без движения, направлялась к концу без конца, в парадоксальном мгновении. Напряжение на борту росло. Активный Состав терзала раздражительность, отодвинувшая на задний план призрак и кошмары Рафа, а также мелкие интрижки. К Сигурту, чье бодрствование было частью их бремени, они теперь относились не как к диковине, а как к требовательной кошке. Прозвище Бэтмен всем набило оскомину.
Картер летал на звездолетах с самой первой навигации в космических морях и, конечно же, различил письмена на стене.
– «Пиратка Дженни» – безлошадная повозка, – стенал он, горюя по залитым солнцем зеленым стенам, мшистой земле, полированной березе. – Вскоре все это исчезнет, все уйдет в прошлое. Пассажиры будут сами себя перевозить, а мы устареем.
– Заткнись! – одернула его Элен. – Заткнись, заткнись, заткнись! Я пытаюсь сосредоточиться…
Она смертельно боялась, что совершила ошибку. Она раз за разом перепроверяла коды в поисках хотя бы какого-то следа призрака (должен же быть какой-то след!), не находила ничего, но знала, что упустила нечто важное.
Ошибка. Ошибка! Воспоминание, что на завершающей фазе полета она всегда так мучится, нисколько не утешало.
