— Ну, давай! Аккуратно, говорю! Стекла побьешь — из зарплаты вычту.
Михалыч вышел из машины и, шуганув кур, неспеша прошел в покосившиеся ворота.
— Здорово, Паша. Чего тут у тебя? — поинтересовался он.
— Да крыша опять пролилась, — в сердцах ответил главврач. — А ты чего?
— Вон, бойца тебе привез. Говорит, работать хочу. Студент.
Главврач обернулся, с сомнением оглядел стоящего в воротах Гордина.
— И куда я его? Макароны на кухню продувать?
— Ну, ты начальник, тебе виднее… Говорит, фельдшер.
Главврач еще раз внимательно оглядел Сергея.
— Слышь, парень! — крикнул он. — А массажистом пойдешь?
Гордин сначала пожал плечами, потом кивнул.
— Ну, добре, — успокоился главврач. — Идем, покажу хозяйство.
* * *
В полутемном больничном коридоре пахло гороховым супом и старыми тряпками.
— Я на полставки, можно? — спросил Гордин.
— Разберемся. Клавдия Ильинична! — главврач встал на пути у старухи, которая брела навстречу, держась за стену. — Куда собралась-то? Тебе еще лежать и лежать.
— Душно, — прошамкала старуха. — Пойду на дворе посижу.
— Как там соседка, не померла еще?
— Лежит, сопит…
— Добре… Скажи ей, зайду после обеда. — Главврач обернулся к Гордину: — У нас тут временно Елизавета за массажистку. Сейчас познакомишься. Но только она еще и прачечной заведует — иногда и не успевает. Да и вообще, толку от нее…
Гордин вдруг отскочил назад — прямо на него выкатился из палаты страшный косматый дед в инвалидной коляске.
— Ты чего тут?! Ты зачем тут?! — хрипло закричал он, сверля Гордина водянистыми опухшими глазами.
— Антипыч, а ну, стоять! — главврач ловко развернул коляску и подтолкнул ее обратно в палату. — Марш в апартаменты! Вот так, добре…
В палате мерцал экран маленького телевизора. Шли новости, из уст ведущего то и дело слышалась фамилия Шлыков.
— Слыхал про Шлыкова? — заинтересовался вдруг главврач. — Наш земляк, между прочим. В этой самой больнице родился. Большой человек теперь.
— Кандидат какой-то? — без особого интереса спросил Гордин.
— «Какой-то», — возмутился главврач. — Не какой-то, а самый-самый. Хороший мужик. Уж он-то порядок наведет. Давно пора это ворье разогнать, ты как считаешь?
— Не знаю. По мне — все они там жулики.
— Но-но! Кстати, пришли уже.
* * *
Массажный кабинет представлял собой угол под лестницей, отгороженный листом крашеной фанеры. Уже на подходе было слышно все, что за ним творится.
— Ну что ты мнешь! Петруху своего так мни! Я ж сказал, ниже! — рокотал мужской голос. — Только гладишь! Мне от твоих ласканий ни тепло, ни холодно.
— Да не елозий! — отвечала женщина, видимо, та самая Елизавета. — Отрастил сало — танком не прошибешь, а еще жалуется. Ой, здрасьте!
Гордин вскользь осмотрел неудобную конуру, освещаемую единственным гаражным плафоном. На столе устроился массивный мужчина с недовольным лицом. Перед ним стояла Елизавета — худая, загорелая, с тонкими слабыми руками.
— Ну что ты, Матвей, разорался, — добродушно проговорил главврач. — Лизавета старается, а ты гундишь.
— Да ей только цыплят щипать! — взвился Матвей.
— Что у вас? — спросил Гордин.
— Ревматизм. И остеохондроз, — с достоинством ответил пациент. — Врач массаж прописал.
— Ну что? — главврач подмигнул Гордину. — Покажешь мастер-класс?
— А он доктор новый? — присмирел Матвей.
— Ну, до доктора еще не дорос…
Гордин достал из сумки салфетки, тщательно вытер руки. Обошел массажный стол кругом, потеснив Елизавету. Наконец положил ладони на поясницу пациента, медленно провел вверх по позвоночному столбу.
— Да-да, вот тут болит! — нетерпеливо подсказал Матвей. — Еще вчера как прихватило — ни вдохнуть, ни охнуть…
Гордин сосредоточился. Прикрыл глаза, чтобы не раздражал свет несуразной лампы. Постарался мысленно отгородиться от звуков и запахов…
Через секунду шрам под рукавом стал ощутимо пульсировать — словно маленький насос. И в следующий момент Гордин начал видеть.
Это было странное ощущение, к которому пока не удалось привыкнуть. Весь внешний мир словно отсекло глухой стеной: и свет, и звуки, и движение воздуха — все исчезло. Осталось только внутреннее зрение. Каждую тканевую прожилку, каждый сосудик и связку Сергей мог рассмотреть и даже потрогать.
Без особого труда он нашел небольшое уплотнение в тканях возле позвонков, тронул его, поправил. И лишь теперь открыл глаза.
— Ты что делаешь, душегуб! — вскрикнул Матвей, дернувшись и всколыхнув все свое грузное тело. — Больно же! Спину сломать мне хочешь?
Главврач дернулся было к Гордину, чтоб оттащить его, но тот уже и сам отошел. Пациент вдруг озадаченно примолк. Пошевелил плечами, изогнул спину, прислушиваясь к ощущениям.
— Это все, что ли? — пробормотал он. — Вроде как и не больно уже…
— Нет там никакого ревматизма, — сказал Гордин. — И остеохондроза нет. Простое растяжение.
— Так врач сказал! — возразил Матвей.
— Вы кем работаете?
— Кладовщик он, на ветлечебнице, — проинформировала Елизавета.
— Завхоз! — значительно поправил пациент. — Ну, и кладовщик.
— Ну вот. День сидите за столом — а потом, наверное, тяжести таскаете…
Гордин чувствовал, что сильно устал за время этого короткого сеанса. Кончики пальцев чуть дрожали.
— Послезавтра к девяти приходи, — сказал ему главврач, когда они уже вышли в коридор. — Заявление напишешь — и приступай. Народу мало будет, книжку с собой возьми почитать.
— Хорошо, — покорно кивнул Сергей.
— И еще, слышь. Ты это… полегче тут со своими диагнозами. Диагноз врачи ставят — а ты кто? Вот!
* * *
На почте было жарко, несмотря на оба распахнутых окна. В тесном зальчике толпилась очередь — хоть и небольшая, но уж больно неторопливая.
Кто-то обмахивался квитанцией или пучком петрушки, кто-то прогонял надоевшую пчелу, кто-то шуршал газетой, и почти все лениво болтали. Негромкий говорок тек над головами, повествуя о потравленных в пруду карасях, о подорожавшей муке, об удобрениях на огород, о способах лечения болячек и о том, что к следующему году все будет только хуже.
Молоденькая продавщица мороженого сказала Гордину, что интернет можно найти только на почте, и больше нигде. И теперь ему было решительно непонятно, где тут может уместиться компьютер. Места едва хватало на крошечный приставной столик для заполнения бланков.
Из служебной комнаты вышла миловидная, хорошо одетая женщина лет тридцати. В одной руке она несла пачку бумаг, в другой — кружку чая. Выглядела она как начальница.
