– Ты опять куришь?
Выселенцеву стало мучительно неловко.
– Курю, – ответил он, покраснев.
– Я где-то читала, что курить вредно, – сказала Настя.
– Врут, наверное, – ответил Выселенцев, стряхивая пепел.
Настя села рядом с ним и сказала с укором:
– Ты вот вечно обвиняешь меня в лени и безволии, а сам даже курить бросить не можешь. А это ведь, наверное, все-таки легче, чем начать хорошо учиться.
– Твоя правда, – мрачно ответил Выселенцев, всем своим видом выражая недовольство темой для разговора.
– А я сегодня «пять» получила по физике, – гордо сказала Настя.
– Да? Ну, молодец.
Он посмотрел на дочь. Одета Настя была в огненно-красное платье из дорогого владивостокского бутика. Вульгарные серьги в виде звезд, голубые контактные линзы и очень сложный, не в домашних условиях сделанный маникюр дополняли облик ученицы девятого класса, решившей, видимо, как следует оттянуться после окончания учебной недели.
«Нет, как она все-таки хороша», – подумал Выселенцев. Он столько лет прожил рядом с Настей, но до сих пор не мог привыкнуть к тому, что она получилась такая красивая. Часто, особенно по утрам, когда выстиранные за ночь мозги по-иному воспринимают реальность, он вдруг видел ее во всем великолепии и пораженно думал, что вот ведь, елки-палки, есть у нас такое чудо…
– Ты куда-то собралась? – спросил Выселенцев.
– Да, съездим с Луизой во Владик.
Оглянувшись на тьму за окном, Выселенцев неохотно кивнул. Настя встала, потрогала пальцем верхушку макета «Интеграла» и, глубоко вздохнув, спросила:
– Значит, надежд и вправду никаких нет?
– Не знаю. Наверное, нет.
– Вот жмоты, а! Ну, может, все-таки найдется какой-нибудь инвестор?
– В Сибири точно не найдется. Здесь это никому не надо. А те, кому надо, ничем не могут помочь. А вообще, самым лучшим выходом была бы национализация компании. О чем думают эти идиоты в правительстве, я не знаю. Мы уже сами сделали все, что нужно – и корабль построили, и космодром. Им осталось бы только выделять деньги на текущую деятельность. И деньги не такие уж и большие.
– Папа, а ты никогда не жалел, что не остался в России? Ведь был бы сейчас, наверное, самым главным ракетчиком…
– Вряд ли, – улыбнулся Выселенцев. – Это здесь я – первый парень на деревне, потому что конкуренции нет. А в Советском Союзе таких много.
Помолчав немного и сделав над собой усилие, Настя сказала:
– Знаешь, я, наверное, останусь ночевать у Луизы – так что вы меня не теряйте.
– Ладно, не потеряем, – ответил Выселенцев.
Бесконечный зимний вечер тянулся мучительно медленно. Сначала Выселенцев думал о том, как спасти компанию, но, устав от бесплодной работы мысли, подошел к стопке непрочитанных журналов. Тут были красочные американские и сибирские издания, но были и советские – до смешного тонкие из-за отсутствия рекламы, отпечатанные на плохой бумаге, с блеклыми иллюстрациями и зачастую малоинформативными по причине секретности статьями. Читать было некогда, и стопка эта разрослась до неимоверных размеров. Самые ранние номера – примерно годовой давности.
Выселенцев помнил, что где-то на дне погребена советская статья о его корабле. Вот, здесь. Он осторожно выдернул из фундамента бумажного небоскреба десятый номер журнала «Вестник науки и техники» за прошлый год и принялся за чтение. Когда-то он уже читал эту статью, но с тех пор совсем забыл содержание, и сейчас знакомился как бы заново.
Все материалы советской прессы, касавшиеся дел в Сибирской Империи, отличались бескомпромиссной враждебностью. Об остальных капиталистических странах, особенно небольших и неопасных, иногда писали в нейтральном тоне, но если речь заходила о Сибири, то никаких послаблений не допускалось. Это был вопрос принципиальный. Подобную же принципиальность, впрочем, всегда проявляли и сибирские издания.
Читая советскую периодику, Выселенцев всегда с досадой отмечал, что стиль пропаганды год от года ничуть не меняется – она оставалась все такой же топорной и зачастую приводящей к противоположным результатам. Вот взять хотя бы статьи об его корабле. Критиканские тексты сопровождались, однако, красивыми картинками и эффектными фотографиями, похожими на кадры из фантастического фильма. А достижения своей страны советские журналисты выставляли порой в таком невыгодном свете, словно хотели оказать услугу вражеской пропаганде, которая чаще всего действовала столь же грубо, но порой применяла более утонченные и поэтому более эффективные методы.
Автор статьи под названием «Прорыв или авантюра?» тоже отпустил «царскому режиму» несколько дежурных «комплиментов», но чувствовалось, что это только потому, что так надо – иначе не пропустит цензура. Все-таки ему, профессиональному инженеру, было просто интересно писать на эту тему. Конечно, из текста можно было сделать вывод, будто Выселенцев готовит какой-то цирковой трюк вроде прыжка на ракетном автомобиле через Гранд-Каньон. И все же сквозь напускной снисходительно-презрительный тон – дескать, какие могут быть космические корабли у страны, годящейся лишь на роль американского непотопляемого нефтяного танкера – то и дело проступало невольное уважение к героической попытке осуществить давнюю мечту покорителей космоса – создать одноступенчатый многоразовый космический носитель. Описывая «Интеграл», автор приводил множество цифр, к которым трудно подвести идеологию. Он даже упомянул фамилию создателя корабля, хотя факт эмиграции этого человека из Советского Союза, разумеется, утаил. Хорошо, что российские имена и фамилии отличаются от сибирских не больше, чем английские от американских… Иллюстрации – неплохие, но уже набившие оскомину – были взяты из Терранета.
На Выселенцева повеяло чем-то знакомым, но давно забытым. Он попытался представить себя на месте советского читателя и воспринять написанное с его точки зрения. И на него нахлынули воспоминания о детстве и юности, проведенных в СССР. Он вспомнил, как читал в советских научно-популярных журналах заметки и статьи о разных интересных проектах, осуществлявшихся в «большом мире». При этом создавалось впечатление, что там, за границей, царит сплошной праздник жизни с бесконечным фейерверком удивительных достижений, то и дело заносимых в Книгу рекордов Гиннесса. Кстати, книга эта упоминалась так часто, и казалась такой легендарной, что Выселенцев иногда начинал сомневаться в ее существовании. Может, «попасть в Книгу рекордов» – это такая же фигура речи, как «попасть в анналы истории»?
Конечно, пожив здесь, Выселенцев убедился, что все совсем не так, как виделось в замочную скважину. Никакого особого праздника жизни нет и в помине. Битком набитые магазины – да, есть. И Книга рекордов Гиннесса стоит на полке – бери и листай, когда захочешь… Но сама жизнь от всего этого не становится ни веселее, ни счастливее. Да и всякой чепухи и несуразицы в здешней действительности не меньше, чем в той. Эх, наивность юности…
