Витоль стоял у окна своего кабинета и смотрел, как на каменных плитах двора две девочки и свободный от дежурства молоденький милиционер играли в классы.
Макар докладывал о результатах розыска.
— Картина похищения в целом представляется так. Люди, принимавшие участие в упаковке коллекции, в самый последний момент незаметно для Петровых, видимо, подменили ящики. Ящики со всякой рухлядью прибыли в Петроград, а подлинная коллекция была спрятана сначала в имении, а потом перевезена в какое-то другое место.
— Это твоя догадка? — спросил Витоль, не оборачиваясь.
— Нет, Карл Генрихович, не догадка. Я обнаружил тайник за камином в одной из парадных комнат, — ответил Макар. — Там валялись осколки фарфоровой фигурки Пегаса, обозначенной в списке коллекции. Факт, а не догадка.
— Куда же девалась коллекция? — Витоль обернулся и посмотрел на Макара. — В какое другое место ее перевезли? И кто это сделал?
Макар пожал плечами:
— В марте прошлого года мальчишки в Знаменском видели, что плотник Егор Поселков вывез из имения какие-то ящики, — сказал Макар.
— Куда?
— Не знаю.
— А Поселкова ты разыскал? — нетерпеливо спросил Витоль.
— Нет.
— Почему?
— Бандиты его убили. Лагутинцы.
— А человека, у которого “попрыгунчики” похитили картину, ты нашел?
— Нет, — огорченно произнес Макар и добавил: — Судя по описанию Козихина, это, вероятно, Тараканов.
— Тараканов? — заинтересовался Витоль.
— Управляющий имением Тихвинского, — пояснил Макар. — Вскоре после реквизиции коллекции он куда-то уехал. Появился в Петрограде у княгини Тихвинской незадолго до ее смерти, затем исчез.
Витоль прошелся несколько раз по кабинету и снова остановился у окна. Он вдруг обратил внимание на куст сирени у высокой кирпичной стены, выпустивший первые зеленые листики.
— Весна… — сказал он негромко.
— Что? — не понял Макар.
— Весна, говорю… Время идет, а дело наше не двигается. Как ты объясняешь следы возле камина? Следы свежие?
— Свежие… Какие-то негодяи узнали о тайнике, проникли в него, но тоже опоздали.
Витоль вернулся к столу.
— Что же ты намерен делать дальше?
— Вызвать всех имеющихся в Петрограде Таракановых и устроить им очную ставку с Козихиным.
Витоль улыбнулся:
— Сколько, по-твоему, Таракановых в Петрограде?
Макар пожал плечами.
— Думаю, несколько тысяч, Макар. Во всяком случае, очень много. Но тот Тараканов, который нам нужен, если только он действительно замешан в этом похищении, к нам не явится.
— Опыта у меня маловато, — вздохнул Макар. — Боюсь, что не справлюсь я с этим делом, товарищ Витоль. — Макар опустил голову.
Витоль обнял его за плечи.
— Дело это серьезное, Макар, и тебе, пожалуй, не по плечу. — Он задумался и, помолчав немного, сказал: — Есть в Петрограде человек, который мог бы нам с тобой помочь. Видный криминалист, опытный сыщик, большой знаток искусства… Правда, он обижен на нас… на Советскую власть… — Витоль усмехнулся. — Попробуй, может быть, тебе удастся его уговорить.
— Вы говорите о Доброво? — спросил Макар.
— Да, — задумчиво сказал Витоль. — Прокофий Филиппович Доброво.
*
Прокофий Филиппович Доброво, покачиваясь в качалке, терпеливо выслушал Макара и тихо спросил:
— Зачем, молодой человек, вы мне все это рассказываете, а?
— Мы очень просим вас, Прокофий Филиппович… — начал было Макар.
Но Доброво прервал его.
— Напрасно просите, господин Овчинников, — так же тихо сказал он. — Во-первых, употребляя вашу терминологию, я полицейская ищейка и обращаться вам, представителю революционного пролетариата, ко мне не следовало. Так-то-с.
— Прокофий Филиппович… — попытался вставить слово Макар.
— Во-вторых, — так же тихо, не давая себя прервать, продолжал Доброво, — кому сегодня нужна эта коллекция, когда Россия летит в тартарары?!
— Но, Прокофий Филиппович… — снова перебил его Макар.
— И, наконец, в-третьих, — так же неумолимо продолжал Доброво, — вы здесь выразились в том смысле, что я буду получать у вас паек. Запомните, господин Овчинников, Доброво не продается ни оптом, ни в розницу даже за ваш паек. Так-то-с…
— Но вы специалист своего дела, вы опытный сыщик!
— Я не сыщик, — презрительно сказал Доброво. — Я криминалист. Сюда, в этот кабинет, приходили за советом крупнейшие юристы России. В этом кресле сиживал ныне здравствующий Анатолий Федорович Кони, если вам что-нибудь говорит это имя. Меня приглашали на консультации в Париж, в Милан, в Амстердам и даже в Венецию. И этот мой портрет, — он показал на свой портрет, висевший на стене, — писал сам Илья Ефимович Репин! Вот так-то-с!
Доброво поднялся и, перебирая четки, направился к выходу. Он распахнул дверь перед Макаром, показывая, что разговор окончен.
— Очень жаль, Прокофий Филиппович, что вы отказываетесь нам помочь, — жестко сказал Макар. — Вы, конечно, уверены, что без вашей помощи мы с этим делом не справимся. У вас опыт, знания, у меня их нет. Если хотите, я только сегодня утром ходил к Витолю, отказывался от этого дела. Но сейчас… Запомните, господин Доброво, я найду эту коллекцию. Найду, если даже ее утащили черти. Можете считать, что я у вас не был!
Макар вышел из кабинета и тут же вернулся.
— Личный вопрос задать можно?
— Можно, — усмехнулся Доброво.
— В девятьсот двенадцатом году, в деле об ограблении ссудной кассы, как вы догадались, что именно Ковригин спрятал деньги?
— Случайно, — засмеялся Доброво.
— Случайно? — недоверчиво переспросил Макар.
— Совершенно случайно, молодой человек. Правда, должен заметить, что подобные счастливые случайности идут в руки только тому, кто их ищет.
— Не хотите сказать… Ваше дело. — И Макар быстро вышел из кабинета.
Доброво подошел к окну. Через знакомый двор шел Макар. Когда он скрылся в подворотне, Доброво обернулся и увидел жену. Кутаясь в белую шаль, она спросила:
— Ты отказался?
— Ты же знаешь, Алена, Доброво не продается, — горько сказал Прокофий Филиппович.
— Это я знаю. Но нам с тобой совсем нечего есть, Проша, — грустно улыбаясь, сказала жена.
— Я сказал, что Доброво не продается… Это так… Но мы продадим… другого Доброво.
И он посмотрел на свой портрет.
*
В зале французского искусства XVIII пека Петроградского музея экскурсовод рассказывал о картине Франсуа Буше “Амур и Психея”.
Экскурсанты — рабочие и красногвардейцы с суконными шлепанцами на грубой обуви — окружили хрупкую седую женщину в заштопанной шерстяной кофте.
