— Да, — подтвердил Лэньер. — Начинается Долгая Зима.
— Понятно. — Она сжала нос двумя пальцами и энергично его потерла. — Конец света. Все, что мы знаем. — Она вздохнула: вздох грозил перейти в рыдание. — Дерьмо. Самое важное — в первую очередь.
Лэньер протянул руку, и Дорис пожала ее.
— Все подумают, что мы любовники.
Она рассмеялась и вытерла платком глаза.
— Как у вас дела, Гарри?
Он долго не отвечал.
— Я потерял мой самолет, Джудит. На мне лежала ответственность…
— Глупости.
— На мне лежала ответственность, и я делал все возможное, чтобы предотвратить войну. Мне это не удалось. Так что я не могу сказать, как у меня дела, прямо сейчас. Может быть, не слишком хорошо. Я не знаю. Я стараюсь отплатить им на переговорах. Но я очень устал.
Она коснулась руки Гарри и медленно кивнула, глядя ему прямо в глаза.
— Ладно. Вы продолжаете пользоваться моим полным доверием. Вы знаете об этом, Гарри?
— Да.
— После того как все уладится, мы все сможем в свою очередь сунуть головы в дыру в сизифовой фреске. Теперь расскажите мне о вторжении и обо всем, что произошло.
У Лэньера было смутное желание прихватить Мирского в библиотеку второй камеры одного или в сопровождении, самое большее, одного охранника. Когда он появился в кафетерии, где проходили переговоры, его ждали Мирский, Гарабедян, два политработника — Белозерский и Языков — и четверо вооруженных десантников. Он быстро попросил Герхардта и Егера сопровождать его. Чтобы уравновесить силы, к группе присоединились четверо морских пехотинцев.
Они молча ехали от первой камеры к нулевому мосту во второй камере. Первую половину короткой поездки машину вел один из десантников Мирского. Пока они ехали через город, Мирский несколько раз бросал взгляд на Лэньера, словно пытался составить мнение о нем. Русский генерал-лейтенант был для Лэньера закрытой книгой; Мирский ни разу не проявил никаких личных черт. Тем не менее, Лэньер со значительно большим уважением относился к Мирскому, чем к Белозерскому. Мирский мог прислушиваться к голосу здравого смысла; Белозерский, похоже, даже не знал, что это такое.
На середине моста машина остановилась, и за руль сел морской пехотинец. Они проехали через торговый район, который Патриция называла «старомодным», и остановились на площади перед библиотекой. Один морской пехотинец и один десантник остались в машине. Они расположились в противоположных углах кабины и старательно избегали разговора.
Герхардт с помощью Егера вовлек Белозерского в беседу. Это дало возможность Лэньеру увести Мирского на несколько шагов вперед и подготовить его к тому, что ему предстояло.
— Я не уверен, говорили ли вам ваши командиры о Камне, — начал он, — но сомневаюсь, что вам известна вся его история.
Мирский неподвижно смотрел вперед.
— Камень — лучше, чем Картошка, — заметил он, подняв брови. — Если это картошка, то кто мы — черви, что ли? Мне говорили, что Камень создан людьми.
— Это даже не половина всего.
— Тогда интересно будет услышать остальное.
Лэньер рассказал некоторые подробности, пока они входили в библиотеку и поднимались по лестнице на второй этаж.
В читальном зале Лэньер нашел стеллажи с русскими книгами и появился с тремя, дав одну Мирскому — «Краткую историю Гибели» — и по одной Белозерскому и Языкову.
Белозерский стоял, крепко стиснув том обеими руками и глядя на Лэньера так, словно ему нанесли оскорбление.
— Что это? — спросил он.
Языков, колеблясь, открыл свою книгу.
— Прочитайте сами, — предложил Лэньер.
— Это Достоевский, — сказал Белозерский. Он поменялся книгами с Языковым. — И Аксаков. Предполагается, что это должно нас заинтересовать?
— Возможно, если вы взглянете на дату выпуска, джентльмены, — спокойно заявил Лэньер. Они открыли книги, прочитали и резко захлопнули их — почти одновременно.
— Мы должны тщательно исследовать эти полки, — сказал Белозерский. Перспектива явно его не вдохновляла.
Мирский держал открытую книгу в руках, перелистывая ее и возвращаясь к выходным данным, один раз — коснувшись даты пальцем. Он закрыл книгу и постучал корешком о поверхность стола, глядя на Лэньера. Библиотека второй камеры казалась, пожалуй, более темной и мрачной, чем прежде.
— Там описывается история войны, — полувопросительно-полуутвердительно сказал Мирский. — Это точный перевод английского издания?
— Думаю, да.
— Джентльмены, нам с мистером Лэньером нужно несколько минут побыть наедине. Товарищи офицеры, подождите, пожалуйста, вместе с генералом Герхардтом и его людьми, и возьмите с собой наших людей.
Белозерский положил книгу на стол, Языков последовал его примеру.
— Только недолго, товарищ генерал, — предупредил Белозерский.
— Столько, сколько потребуется, — отрезал Мирский.
Лэньер захватил с собой флягу, наполовину наполненную бренди, надеясь именно на подобную возможность. Он налил по кружке себе и Мирскому.
— Это я высоко ценю, — сказал Мирский, поднимая кружку.
— Специальное обслуживание, — рассмеялся Лэньер.
— Мои замполиты будут обвинять вас в том, что вы пытаетесь напоить меня и выкачать — так, кажется, говорят? — из меня информацию.
— Здесь не так много осталось, чтобы напиться.
— Жаль. У меня не хватает сил для… этого. — Мирский широко обвел библиотеку пустой кружкой. — Может быть, у вас они и есть, но у меня нет. Это пугает до смерти.
— Силы у вас скоро найдутся, — пообещал Гарри. — Это столь же притягательно, сколь и пугающе.
— Как давно вы об этом знаете?
— Два года.
— Думаю, стоит и другим с этим познакомиться, — сказал Мирский. — Мои люди теперь будут иметь доступ ко всему этому. Без ограничений, для всех нас — и для солдат, и для офицеров?
— Такова договоренность.
— Где вы выучили русский? В школе?
— В библиотеке третьей камеры. — Это заняло всего три часа с небольшим.
— Вы говорите, как москвич. Может быть, много лет проведший за границей, но все равно… москвич. Могу ли я столь же быстро выучить английский?
— Вероятно.
Лэньер разлил остатки бренди, и они чокнулись.
— Вы странный человек, Гарри Лэньер, — серьезно сказал Мирский.
— Да?
— Да. Вы обращены внутрь себя. Вы видите других, но не позволяете им видеть вас.
Лэньер не прореагировал.
— Вот видите? — усмехнулся Мирский. — Вы именно такой. — Взгляд русского внезапно вновь сосредоточился на Лэньере. — Почему вы сразу не рассказали об этом всему миру?
