Видимо, и Олим понял, что женщина первой не заговорит; человек, хорошо знающий его, по каким-то неуловимым признакам мог бы понять, что это ему даже понравилось: Олим не любил, когда люди раскисали сразу, тут не требовалось искусства, из них все сыпалось само — только подставляй мешок. Сегодняшний случай, видимо, обещал быть иным. И Олим начал сразу, без игры, без предисловий:
— Правила игры вам известны, Мина Ли (он назвал женщину ее настоящим именем, которое было ей дано при рождении здесь, на этой планете, и от которого она почти совсем уже отвыкла за годы, когда никто ее так не называл). Двойник погибает. Вы погибнете, потому что вы двойник.
— Ложь, — сказала Мин Алика спокойно.
Олим взял ручку, начертил на листе бумаги большую единицу.
— Вы не сообщили о взрыве институтов. Допускаю: о втором вы могли не знать. О первом знали наверняка.
Он обвел единицу кружком и написал цифру «два».
— Умалчивали о характере вашей связи с физиком Ро, продолжавшейся достаточно долго.
Мин Алика вздернула голову.
— Сообщать об этом мне не вменялось в обязанность.
— Не глупите, — осуждающе сказал Олим. — Вы знаете, о чем речь. Это было у вас всерьез. Может быть, не сразу. Но стало. И вы обязаны были доложить.
Он обвел цифру «два» и написал тройку.
— В развитие пункта второго: вы не сделали попытки завербовать физика, хотя отлично знали, что он работает в перспективном направлении. Если вам самой по каким-то причинам это было затруднительно, вы были обязаны вывести на него кого-то из наших. Только не говорите мне, что не могли связаться с ними.
— Не говорю, — сказала Мин Алика.
— Почему же вы этого не сделали?
— Мы отлично чувствовали себя в постели вдвоем, — ответила она дерзко. — Третьи лица нам не требовались.
— Исчерпывающе, — сказал Олим тем же голосом, негромким и монотонным. — Вот три пункта, которых вполне достаточно.
— Однако же ни один из них ничего не говорит о работе на врага.
— Если бы у нас было время и желание искать, мы нашли бы доказательства. Но нет необходимости. Зато три пункта доказаны.
— Не уверена. Почему вы решили, например, что мои отношения с Форамой Ро не были чисто тактическими?
Выражение лица Олима не изменилось, когда он сказал:
— Если бы у нас и были сомнения, они отпали бы сейчас. В машине вы успешно отстояли свою честь. Раньше такое не пришло бы вам в голову. Вы не дура, вы поняли, почему он полез к вам. И знали, что уступить — проще. Но не пошли на это.
— Да, — сказала Мин Алика. — Не пошла. И именно по той причине, которую вы подразумевали.
Олим несколько секунд помолчал. Он знал и это: смелость отчаяния. Последняя роскошь, какую может позволить себе уличенный.
— Ну вот и все, — сказал он затем. — По традиции, могу выслушать ваши последние желания. Не могу поручиться, что мы их выполним. Но если что-то будет в наших силах…
— Разумеется, — сказала Мин Алика, — вы передали бы мое последнее «прости» моим родителям, если бы не та катастрофа. Не уверена, что вы не приложили к ней руки.
— Нет, — сказал Олим. — Не было надобности. Это случай.
— Хорошо, — сказала Мин Алика, раскрыв сумочку и разглядывая себя в зеркальце. — В таком случае, я выскажу одно-единственное пожелание. Не сомневаюсь, мор коронный рыцарь (таково было высокое звание Олима, и произнося его, Мин Алика сама улыбнулась про себя: быстро же вернулся к ней акцент Второй планеты, язык юности), что мое пожелание всецело совпадает с вашим, и вы не пожалеете сил, чтобы выполнить его в точности.
— Интересно, — сказал Олим без любопытства.
— Я желаю, мор Олим, чтобы вы жили долго и безмятежно. Очень долго и очень безмятежно. Вот и все.
— Постараюсь, — сказал Олим без улыбки. — Значит, все.
— Обождите. Для того чтобы выполнить мое пожелание, вы должны затратить полчаса и внимательно выслушать меня, по возможности не перебивая.
— Я никогда не перебивал вас, — сказал Олим.
— Вот и сейчас попытайтесь соблюсти традицию.
— У меня нет тридцати минут. Пятнадцать.
— Хорошо. За это время я успею изложить главное. Думаю, потом вы захотите услышать продолжение.
— Только не надо лишней игры, — сказал Олим. — Так у меня останется очень приятное впечатление о вас. Вы уходите, как и полагается, без истерик и многословия. А если вы сейчас начнете хитрить, то все смажете. Вы художница. В смерти тоже надо быть художником.
— Полагаю, этим советом мне удастся воспользоваться не так уж скоро, — сказала Мин Алика и улыбнулась. — Теперь скажите мне, мор рыцарь, но откровенно, так, как вы любите, чтобы отвечали вам: сколько институтов взорвалось у нас?
Тут Олим моргнул: к такому вопросу он не был готов, ни в коем случае.
— Какое это имеет отношение…
— Значит, взрывы были. Причина взрывов вам известна?
— Как и вам. Самопроизвольный стремительный распад…
— Нет, причина этого распада. Она вам известна?
Теперь в глазах Олима промелькнуло любопытство.
— Насколько я знаю, наши ученые работают. Но…
— Но пока ничего не выяснили. Так я и думала. Иначе вы не сидели бы тут спокойно.
— Ага, — сказал Олим, — еще одна информация, которую вы утаили?
— Нас слушают? — спросила Мин Алика.
— Сейчас? Нет.
— Тогда слушайте вы… Кстати, я ведь не знаю, кто вы по образованию. И насколько поймете…
— Я историк, — сказал Олим спокойно, — И профессия заставляет меня быть в немалой мере философом. Все мы в конце концов приходим к философии. Но это вам знать не обязательно. То, что я разведчик, вам известно. А значит, пойму то, что вы собираетесь мне рассказать. Вы ведь тоже гуманитарий. Или жизнь с физиком вас так обогатила? — Он глянул на часы. — Ладно, увертюра сыграна. Давайте первое действие.
Мин Алика и на самом деле уложилась в пятнадцать минут. Когда она закончила, Олим казался столь же невозмутимым, каким был в самом начале их встречи. — Волнующий финал, — сказал он хладнокровно. — Кода, что надо. Итак, по-вашему, круги ада разверзаются перед нами. Но что тут можно поделать? Помиловать вас? Какой смысл, если мы все равно гибнем?
— Вовсе не обязательно гибнуть, — сказала Мин Алика. — Неужели вы этого не поняли?
— Я понял лишь, что вы так считаете. Но практической возможности изменить что-либо не вижу. Именно потому, что нахожусь достаточно высоко, откуда многие вещи видны иначе, чем от подножья.
Он начертил на новом листе единицу.
— Кто согласится лишиться нашего самого действенного оружия? Тут простое рассуждение: погибнем ли мы в результате этого самого распада — еще неизвестно, но что мы наверняка погибнем, оставшись безоружными перед армадами Старой, — факт, не подлежащий сомнению.
