— Это пройдет,— подтвердил Моллар.— Со мною тоже било так. Биль очень большой ток, и потом все прошло.
Юрковский отдал блокнот Дауге, снова лег и прикрыл глаза.
— «Говорить не могу»,— с трудом разобрал Дауге.— Ты не волнуйся, Володя, это пройдет.
Юрковский нетерпеливо дернулся.
— Так. Сейчас. «Как Алексей и пилоты? Как корабль?»
— Не знаю,— растерянно сказал Дауге и поглядел на люк в рубку.— Фу, черт, я обо всем забыл.Юрковский мотнул головой и тоже посмотрел на люк в рубку.
— Я узнаю,— сказал Моллар.— Я все сейчас буду познать.
Он встал с кресла, но люк распахнулся, и в кают–компанию шагнул капитан Быков, огромный, взъерошенный, с ненормально лиловым носом и иссиня–черным синяком над правой бровью. Он оглядел всех свирепыми маленькими глазками, подошел к столу, уперся в стол кулаками и сказал:
— Почему пассажиры не в амортизаторах?
Это было сказано негромко, но так, что Шарль Моллар сразу перестал радостно улыбаться. Наступила короткая тяжелая тишина, и Дауге неловко, кривовато усмехнулся и стал глядеть в сторону, а Юрковский снова прикрыл глаза. «А дела–то неважные»,— подумал Юрковский. Он хорошо знал Быкова.
— Когда на этом корабле будет дисциплина? — сказал Быков.
Пассажиры молчали.
— Мальчишки,— сказал Быков с отвращением и сел.— Бедлам. Что с вами, мсье Моллар? — спросил он устало.
— Это суп,— с готовностью сказал Моллар.— Я немедленно пойду почиститься.
— Подождите, мсье Моллар,— сказал Быков.
— Кх…де мы? — прохрипел Юрковский.
— Падаем,— коротко сказал Быков.
Юрковский вздрогнул и поднялся.
— Кх…уда? — спросил он. Он ждал этого, но все–таки вздрогнул.
— В Юпитер,— сказал Быков. Он не смотрел на планетологов. Он смотрел на Моллара. Ему было очень жалко Моллара. Моллар был в первом своем настоящем космическом рейсе, и его очень ждали на Амальтее. Моллар был замечательным радиооптиком.
— О,— сказал Моллар,— в Юпитер?
— Да.— Быков помолчал, ощупывая синяк на лбу.— Отражатель разбит. Контроль отражателя разбит. В корабле восемнадцать пробоин.
— Гореть будем? — быстро спросил Дауге.
— Пока не знаю. Михаил считает. Может быть, не сгорим. Он замолчал. Моллар сказал:
— Пойду почиститься.
— Погодите, Шарль,— сказал Быков.— Товарищи, вы хорошо поняли, что я сказал? Мы падаем в Юпитер.
— Поняли,— сказал Дауге.
— Теперь мы будем падать в Юпитер всю нашу жизнь,— сказал Моллар.
Быков искоса глядел на него, не отрываясь.
— Х–хорошо ска–азано,— сказал Юрковский.
— C'est le mot (Хорошо сказано (фр.)),— сказал Моллар. Он улыбался.— Можно… Можно я все–таки пойду чистить себя?
— Да, идите,— медленно сказал Быков.
Моллар повернулся и пошел из кают–компании. Все глядели ему вслед. Они услышали, как в коридоре он запел слабым, но приятным голосом.
— Что он поет? — спросил Быков. Моллар никогда не пел раньше.
Дауге прислушался и стал переводить:
— «Две ласточки целуются за окном моего звездолета. В пус–тоте–те–те–те. И как их туда занесло. Они очень любили друг друга и сиганули туда полюбоваться на звезды. Тра–ля–ля. И какое вам дело до них». Что–то в этом роде.
— Тра–ля–ля,— задумчиво сказал Быков.— Здорово.
— Т–ты п–пе–ереводишь, к–как ЛИАНТО,— сказал Юрковский.— «С–сиганули» — ш–шедевр.
Быков поглядел на него с изумлением.
— Ты что это, Владимир? — спросил он.— Что с тобой?
— 3–заика н–на–а всю жизнь,— ответил Юрковский, усмехаясь.
— Его ударило током,— сказал тихо Дауге.
Быков пожевал губами.
— Ничего,— сказал он.— Не мы первые. Бывало и похуже.
Он знал, что хуже еще никогда не бывало. Ни с ним, ни с планетологами.
Из полуоткрытого люка раздался голос Михаила Антоновича:
— Алешенька, готово!
— Поди сюда,— сказал Быков.
Михаил Антонович, толстый и исцарапанный, ввалился в кают–компанию. Он был без рубашки и лоснился от пота.
— Ух, как тут у вас холодно! — сказал он, обхватывая толстую грудь короткими пухлыми ручками.— А в рубке ужасно жарко.
— Давай, Михаил,— нетерпеливо сказал Быков.
— А что с Володенькой? — испуганно спросил штурман.
— Давай, давай,— повторил Быков.— Током его ударило.
— А где Шарль? — спросил штурман, усаживаясь.
— Шарль жив и здоров,— ответил Быков, сдерживаясь.— Все живы и здоровы. Начинай.
— Ну и слава богу,— сказал штурман.— Так вот, мальчики. Я здесь немножко посчитал, и получается вот какая картина. «Тахмасиб» падает, и горючего, чтобы вырваться, нам не хватит.
— Ясно даже и ежу,— сказал Юрковский.
— Не хватит. Вырваться можно только на фотореакторе, но у нас, кажется, разбит отражатель. А вот на торможение горючего хватит. Вот я рассчитал программу. Если общепринятая теория строения Юпитера верна, мы не сгорим.
Дауге хотел сказать, что общепринятой теории строения Юпитера не существует и никогда не существовало, но промолчал.
— Мы уже сейчас хорошо тормозимся,— продолжал Михаил Антонович.— Так что, по–моему, провалимся мы благополучно. А больше сделать ничего нельзя, мальчики.— Михаил Антонович виновато улыбнулся.— Если, конечно, мы не исправим отражатель.
— На Юпитере нет ремонтных станций. Это следует из всех теорий Юпитера.— Быкову хотелось, чтобы они все–таки поняли. До конца поняли. Ему все еще казалось, что они не понимают.
— Какую теорию строения ты считаешь общепринятой? — спросил Дауге.
Михаил Антонович пожал плечиком.
— Теорию Кангрена,— сказал он.
Быков выжидающе уставился на планетологов.
— Ну что ж,— сказал Дауге.— Можно и Кангрена.
Юрковский молчал, глядя в потолок.
— Слушайте, планетологи,— не выдержал Быков,— специалисты. Что будет там, внизу? Вы можете нам это сказать?
— Да, конечно,— сказал Дауге.— Это мы тебе скоро скажем.
— Когда? — Быков оживился.
— Когда будем там, внизу,— сказал Дауге. Он засмеялся.
— Планетологи,— сказал Быков.— Спе–ци–а–лис–ты.
— Н–надо рассчитать,— сказал Юрковский, глядя в потолок. Он говорил медленно и почти не заикался.— Пусть М–михаил рассчитает, на какой глубине к–корабль перестанет проваливаться и повиснет.
— Интересно,— сказал Михаил Антонович.
— П–по Кангрену давление в Юпитере р–растет быстро. П–подсчитай, Михаил, и выясни г–глубину погружения, д–давление на этой глубине и силу т–тяжести.
— Да,— сказал Дауге.— Какое будет давление? Может быть, нас просто раздавит.
