Я сидел, не отрывая глаз от экрана, пытаясь понять, что же творится в мире. Секретные организации были взломаны, начиная с АНБ, и заканчивая самой верхушкой армии. Неизвестен был ни масштаб заражения, ни его цель. Похоже, кто-то добывал информацию для нападения.
Я повернулся к Лорен и покачал головой.
— Серьёзно? Ты хочешь сейчас поговорить? Мир вот-вот взлетит на воздух, а ты хочешь поговорить?
В её глазах заблестели слёзы.
— Да гори оно всё огнём, мне нужно с тобой поговорить. Мне нужно тебе кое-что сказать.
У меня заколотилось сердце. Я знал, что она собиралась сказать, и не хотел этого слышать. Я собрал своё самообладание и посмотрел на неё.
— Это может подождать? — спросил я и стиснул зубы.
— Нет.
По её щекам потекли слёзы.
— Я… — она заикалась, — я…
— Мы только что получили экстренное сообщение от Министерства внутренней безопасности. О Господи…
Мы с Лорен повернулись к телевизору. Диктор не мог найти нужных слов.
— …Министерство сообщает о множестве неизвестных и неопределённых воздушных целей в пространстве над Соединёнными Штатами и обращается к гражданам за любой информацией…
И внезапно мир погрузился во тьму.
Тихий гул техники замолк, я увидел своё отражение в потухшем экране, где секунду назад был телеведущий. Слышен был только грохот сердца и стук в ушах.
Я не дышал, опасаясь, что сейчас мир вспыхнет ослепительной вспышкой термоядерного взрыва. Но снаружи только тихо свистел ветер, и мои глаза постепенно привыкали к полумраку, в котором мирно мерцали свечи на барной стойке.
Прошло несколько секунд.
— Давай возьмём Люка и зайдём к Чаку, ладно? — У меня дрожал голос. — Выясним, что происходит.
Лорен взяла меня за руку.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — я должна всё рассказать.
— И что же? — строго спросил я, во мне вскипала злость. — Теперь ты решила во всём сознаться?
— Да…
— Не хочу ничего слышать, — отрезал я. — Ни слова о том, как ты спала с Ричардом, как теперь тебя мучает совесть, как ты не хотела никого обидеть.
Она заплакала.
— Ты выбрала этот момент, — кричал я, — этот, чёрт побери, момент…
— Не будь таким козлом, Майк, — всхлипнула она. — Перестань злиться, пожалуйста.
— Я козёл? Ты с кем-то спишь, и я козёл? Я придушу этого урода.
— Пожалуйста…
Я посмотрел на неё, она с вызовом приняла мой взгляд.
— НУ ЧТО? — прокричал я и взмахнул обеими руками. Люк громко заплакал в соседней комнате.
В дрожащем свете свечей она подняла трясущуюся руку ко рту и тихо ответила:
— Я беременна.
День 3 — Рождество — 25 декабря
9:35
— Так ты не спросил, твой это ребёнок или нет?
Я перестал копать и медленно выдохнул.
— Нет, не спросил. — Чак засмеялся. — Ну, ты дубина.
Я опустил голову и потёр лицо перчаткой, покрытой коркой снега.
— В самом лучшем смысле этого слова, дружище, не подумай.
— Спасибо, — я вздохнул, качая головой, и начал снова копать.
Чак высунулся из дверного проёма.
— Не мучай себя. Она тебя простит. Это же Рождество.
Я хмыкнул и бросил ещё две лопаты снега. Пэм перевязала Чаку руку, так что теперь у него была дубина вместо левой руки, и лопату он держать не мог. Вечно мне везёт.
— Тебе нужно перестать накручивать себя, — добавил Чак, — искать проблемы на пустом месте. Она тебя обожает.
— Угу, — промычал я, оставшись при своём мнении.
Все еще шёл снег, не так обильно, как вчера, но пока не думал заканчиваться — это будет самое белое Рождество, когда-либо украшавшее Нью-Йорк. Всё, что находилось снаружи, было засыпано, и вместо машин, припаркованных внизу на Двадцать четвёртой улице, виднелись лишь холмики снега. Этот молчаливый и закутанный в белую перину Нью-Йорк, казался нереальным и жутким.
Ни одного грибовидного облака после отключения света мы не увидели, так что решили, что обошлось без ядерной войны. Чак, Тони и я вышли на улицу и преодолели два квартала до Челси Пирс, пытаясь различить хоть что-то в снежной темноте, повисшей над Гудзоном. Я ожидал что-нибудь увидеть или услышать, воздушный бой с невидимым врагом, но нет, ничего не было. После пары часов напряжённого ожидания, ничего так и не произошло, разве что снега стало больше.
Когда отключилось электричество, Чак завёл свой генератор. Оптоволокно от «Веризон», нашего провайдера Интернета и телевидения, должно было работать даже в такой ситуации, главное, чтобы мы могли подключить к Сети телевизор и приставку. Мы попробовали включить CNN, но вместо видео и звука были сплошные помехи, а через несколько часов он просто отключился. На других каналах было то же самое.
Радиостанции ещё вещали, однако, там было полно противоречивых историй. Одни говорили, что неопознанными воздушными целями были вражеские дроны, которые вторглись в воздушное пространство США, другие утверждали, что это были ракеты, и целые города уничтожены.
Около полуночи президент сделал заявление о том, что мы подверглись некой кибератаке.
Масштаб атаки ещё предстоит определить, сказал он, и до сих пор неизвестно ничего о воздушных целях, кроме того, что не поступило ещё ни одного сообщения об атакованных городах США. Он ничего не сказал о дронах. По словам диктора, во многих районах было восстановлено электропитание. У нас его, однако, по-прежнему не было.
— Ты уверен, что это нужно? — спросил я. — Вчера электричество появилось всего через несколько часов. Может, к обеду уже вернётся.
Чаку пришла в голову идея сливать бензин из машин на улице. Мы не станем сливать всё из одной машины, сказал он, к тому же, в любом случае, в ближайшее время никто уехать не сможет. А нам нужно больше топлива для генератора. Бензин нельзя было хранить в закрытом помещении, так что Чак не мог им запастись, а все заправочные станции, скорее всего, были закрыты.
— Лучше перестраховаться, чем потом жалеть, так всегда говорил мой дедушка, — ответил мне Чак.
В теории этот план был хорош, но на практике всё было иначе.
Только открыть заднюю дверь оказалось приключением — её завалило снегом. Я с большим трудом выбрался наружу и потратил двадцать минут, чтобы выкопать вход в здание.
— Всё, пошли, — сказал я Чаку, закончив копать. Он открыл дверь, выбрался наружу, и мы, по пояс в снегу, вразвалочку поплелись к ближайшей машине. Под множеством слоёв одежды мне было неуютно и жарко, а лицо, руки и ноги, напротив, немели от холода.
— Напомни мне добавить снегоступы в мой список покупок к следующей катастрофе, — засмеялся Чак.
Позже, сняв полметра снега с машины, мы обнаружили, что крышка бензобака заперта, поэтому пошли к другой. С ней нам повезло больше. После десяти минут раскопок, мы расположили пустую канистру так низко, как смогли и вставили в бензобак резиновую трубку.
— Я помню, как купил эту трубку и удивлялся, для чего, скажи на милость, она мне может понадобиться, — задумчиво пробормотал Чак, стоя на коленях в снегу. — Теперь я знаю.
Я протянул ему конец трубки.
— Я копал. Думаю, сосать — твоя работа.
Я в жизни не сливал ничего.
— Прекрасно.
Он наклонился, поднёс трубку к губам и начал сосать. Каждые несколько вдохов он останавливался и кашлял из-за паров, зажимая пальцем конец трубки. Наконец, он добрался до золотой жилы.
— Счастливого Рождества! — пошутил я. Чак согнулся пополам, кашляя и отплёвываясь.
Он осторожно наклонился и вставил конец трубки в канистру, убрав палец. Умиротворяющий звук бегущей жидкости эхом отозвался из канистры. Сработало.
— А ты хорошо сосёшь.
Я был впечатлен.
Он вытер лицо перевязанной рукой и улыбнулся.
— Да, кстати, поздравляю с беременностью.
Сидя в снегу, я внезапно вспомнил детство, когда после бури мы с братьями выбегали во двор нашего домика в Питтсбурге и строили снежные крепости. Я был младшим, и мама всё время выходила, чтобы проверить, чем мы занимаемся. В действительности, она проверяла, не закопали ли меня в снегу мои озорные братья.
Теперь у меня была собственная семья, которую я должен был защищать. Возможно, я мог бы уйти в пустыню с рюкзаком за плечами, выжить и справиться со всем, с чем бы ни столкнулся, но только в моей жизни появился ребёнок, как всё кардинально изменилось.
Я глубоко вздохнул и посмотрел на падающий снег.
— Правда, поздравляю. Я знаю, что ты этого хотел. — Чак наклонился и положил руку мне на плечо.
— Но она — нет.
— Что ты имеешь в виду? — Как много я хочу рассказать? Нет смысла ходить вокруг да около.
— Она собиралась сделать аборт.
Рука Чака соскользнула с моего плеча. Снежинки мягко падали вокруг нас. Мои щеки пылали от смущения и гнева.
— Не знаю. Она так сказала. Она ждала окончания праздников.
