Володя сунул ему в руку десять динар.
Камаль оказался грузным дядькой, каких можно сколь угодно много видеть на наших рынках, с той лишь разницей, что этот был дома и чувствовал себя не завоевателем, а хозяином. Он сидел, развалившись в офисном кресле, с гримасой презрения на лице; курил сигару и пускал в потолок дым.
— Хочу снять трехместный люкс, — сказал по-русски Володя. — С видом на горы.
Выражение лица хозяина мгновенно изменилось.
— Э, какие горы, дорогой, — ответил по-русски Камаль. — Люкс выходит на торговую улицу.
— Вот, значит, ты какой, товарищ Камаль, — поздоровался Володя.
Камаль широким жестом указал на стоявшие вдоль стены стулья.
— Холодно в Москве? — спросил он.
— Тепло. Весна.
— Эх, — мечтательно вздохнул Камаль. — Какие у вас шлюхи! Боже мой, какие женщины!
— А сюда, значит, ещё не завезли? — спросил Володя.
Камаль фыркнул.
— Где учился? — продолжил Володя.
— В Ростове, на медика. Я — гинеколог! Большой человек. Но теперь — семейный бизнес, эта гостиница. Какой муж пустит жену к гинекологу-мужчине, а? — Камаль расхохотался. — Хотел жениться на русской. Они все шлюхи у вас. Зря не женился. Я — христианин, я могу жениться на русской. Почему не женился, а? Дурак потому что. Здесь ей к кому бегать? Ни к кому! Дурак!
Камаль хорошенько затянулся сигарой. И отложил её в пепельницу.
— Скажи, весёлый человек Камаль, да? — спросил он Володю. — Тебя как зовут?
— Ильич.
— О, знаю Ильича. Ходил в мавзолей. Сухой лежит, жёлтый. Лежит, а как страну держит! — снова расхохотался Камаль, ему, видно, нравилось шутить на русском языке. — Привёз, что надо?
Володя молча раскрыл портмоне, достал кредитную карточку, положил перед Камалем.
Тот повертел её перед глазами.
— Швейцария. Дрянная страна. Мелкая. Почему не Германия?
— В Германии проблемы. Евро, стагнация и полицейщина в банках.
— У немцев — порядок. Надо знать — какой бакшиш дать. Какой — кому.
— Это твои проблемы.
— О! Русские. Неправильно у вас ведут дела. Что надо от Камаля? Много надо от Камаля или совсем чуть-чуть надо? На кредитке не написано — сколько.
— То, что прилагается к карточке — после дела.
— И не доверяют. Зачем так? Коммунисты доверяли и проверяли! Я — коммунист! Я за социализм и свободный Курдистан! Я турков ненавижу. Я их могу резать, как баранов. Понял?
— Я тоже умею резать, — заметил Володя, и Камаль мигом угомонился.
— Слушай, дорогой, Камаль всё подготовил. Камаль умеет дела делать. Смотри.
Он нехотя выбрался из кресла, подошёл к сейфу, долго сопел над замком. Наконец достал кинжал в украшенных сканью кожаных ножнах. Широкий и кривой. И сложенный гармошкой лист бумаги.
— На. Это — пароль. А это — карта. Где крест — встреча. Отдашь пароль шейху. Получишь, что надо. Что там у шейха, Камаль не знает. Камаль не любит много знать.
— За нами хвост. Ночью могут быть у тебя гости. Знаешь, что делать?
— А, не учи. Я пять лет в горах воевал. Раны зашивал, операции делал. Я — большой доктор! — Камаль важно поднял палец.
— Нет, никого убивать не надо.
— Конечно, никого! Я — пальцем не трону, — он поднял сигару, затянулся. — Камаль скажет кому надо. Встретят. А там как бог даст.
Камаль, не выпуская сигары, перекрестился. Потом набрал номер на мобильном, произнёс в трубку несколько слов.
— Идите поужинать. Машину я вам даю. Не моя. Чистая. Ресторан — напротив хотеля.
— Прощай, Камаль. Держи.
Володя протянул ему конверт с банковскими реквизитами и пин-кодом.
Камаль с серьёзной миной распечатал конверт, довольно хмыкнул.
— Машину подгонят к ресторану, ключи занесут. Обе стороны довольны?
— Довольны будем, когда в Москву вернёмся.
— Зачем так говорить? Вернёшься, куда денешься.
Они отужинали. Иорданская кухня тоже пришлась Игорьку по вкусу. Суп-крем из чечевицы — огненный, обильно сдобренный и чёрным, и красным перцем, с крошечными чесночными гренками; колбаски из баранины «по-иордански» прямо с решётки-гриля; и на закуску — перец, фаршированный брынзой и яйцами. Выпили местной анисовой водки с пролетающим над минаретом ковром-самолётом на этикетке.
Аборигены мало жаловали анисовое пойло, кроме которого, к слову сказать, из крепкого питья в заведении ничего не предлагалось. Безразличие к алкоголю с избытком компенсировалось кальянами, заряженными гашишной смолой.
Когда вышли из заведения, уже было темно, народа на улицах заметно прибавилось. Арабы общались в мелких кафешках под открытым небом, опять же курили гашиш, играли в нарды, громко смеялись и ожесточённо жестикулировали. «Можно подумать, что во всей Иордании нет такого явления, как телевизор», — подумалось Игорьку.
— Обсуждают, — заметил Серёга, — сколько Хусейн продержится.
Игорёк тоже стал различать имя «Саддам», часто и громко произносимое арабами.
— Грузимся, — скомандовал Володя.
Возле припаркованной неподалеку белой тойоты-пикапа стоял давешний порье и постукивал костяшками пальцев по дверце.
За руль уселся Серёга, рядом с ним занял место Володя, а Игорёк развалился на заднем сидении. После сытного ужина, анисовки и конопляного дыма хотелось спать.
«Тойота» покатила на север, в горы. Через час они были на дорожной развязке и свернули на трассу, ведущую на восток, к границе с Ираком.
Через пару часов Игорёк проснулся и обалдело огляделся. Где это он? Что он здесь делает? Со сна вообразилось, что он прежний Игорёк, более того, подросток, двенадцатилетний сопляк, бегающий в музыкальную школу, гоняющий в футбол во дворе, робко заигрывающий с одноклассницами, завидующий более смелым однокашникам, позволяющим себе дёргать девочек за косички, подкладывать на сидения парт кнопки и лихо вышибать портфели на переменах.
Он глядел на затылки попутчиков, на крепкие, пугающие плечи и не мог вспомнить, что это за люди и куда его везут. Ему казалось всё безнадёжным, он потерялся и никогда больше не найдёт дорогу домой, где футбол по вечерам и нудные домашние упражнения на фоно.
А за окнами машины расстилалось безжизненное марсианское пространство. После недавнего хамсина воздух ещё не успел сделаться прозрачным, и лунный свет, пробиваясь сквозь пыль, становился красным. От этого пески казались угрюмо-багровыми.
Игорёк закрыл глаза и стал выуживать из памяти всю нить событий, приведших его в Сирийскую пустыню. События под полуночным углом зрения представлялись нелепыми, дикими, придуманными. Казалось, что можно напрячься и вспомнить подлинные события, несомненные, с логичными поступками и рациональными мотивами. Но ничего не выходило. Измученный Игорёк наконец согласился в очередной раз признать себя бессмертным, но как он оказался в этой машине, ради чего он чешет в Ирак? Зачем покинул Артемия и Москву, «Москву-раскладушку», как он её называл?
